— Разведка, — кривится старшина. — Я ж тебе простым русским языком говорю — сам в этом не силен. Ежели ты без того, чтобы все до основанья раскопать, жить не можешь, так я тебе благодатных лекторов обеспечу. А пока давай тем делом займемся, за которым тебя непосредственно прислали.
Наклонился он над ящиком и вытаскивает на свет… ну, ствол у этой штуки, положим, от «сударева», а вот все остальное…
— Товарищ старшина, — возмущенно так говорю, — вы, извиняюсь, за кого меня держите? Мне ж во вражеский тыл ползти, а не к теще на блины!
— Во-во, — кивает Василий. — Ты во вражеский тыл, а потом орки нас из наших же автоматов лупить будут.
Я только руками развел.
— Ну, спасибо, — говорю, — дядя. Утешил, нечего сказать. Как по тебе, погляжу, так лучше, чтобы все это оружие тут и гноилось. Плевать, что люди без него будут головы класть, главное — чтобы подотчетный инвентарь был в сохранности. Так, что ли?
— Нет!
— А вот… создается впечатление.
Дальше уже знакомый… как это… ритуал пошел. Торговля, гром и молнии на голову оппонента. «Выбивать» — это ведь тоже искусство тонкое. Видели, знаем. Простых разведчиков все эти снабженческие шуры-муры не касались, а вот меня наш старшина порой припахивал, как самого образованного. Благо я еще и с баранкой дружен. Так что пришлось поездить. Ну и насмотрелся. В общем, все, как и в любом другом деле, от человека зависит. Другой и с десятью «гумагами» «законного» не получит, а вот наш старшина с пустым кузовом никогда не возвращался. Понятно, что разведка фору имеет — всякие там портсигарчики да зажигалочки, но все равно — мы лично твердо знали, что если старшина Раткевич сказал «достану» — хоть яблочки молодильные, хоть личное авто Геринга! — через неделю будет. Ну а если капитан приказал — то будет завтра.
Вот и сейчас припомнил я кое-какие его уроки нехитрой житейской мудрости — и сторговались мы с Василием на трех винтовках и двух «шмайссерах». Плюс еще кой-чего в хозяйстве настоятельно необходимого — диск запасной к моему «ППШ», часы наручные, а то без точного времени совсем уже неуютно стало, а главное — бинокль. И не какой-нибудь хлам, а настоящий «Карл Цейс». Хоть и спорить за него пришлось чуть ли не больше, чем за все остальное, вместе взятое, ну да он того стоил.
Ладно.
Дальше уже не так интересно было. Пришлось, конечно, еще по замку побегать взмыленной савраской, да так, что и не заметил, как вечер наступил. А вечером…
* * *
Я сначала вообще на этот праздник идти не хотел. Потом подумал — а почему бы и нет. Тем более что от Рязани, по всему видать, по-хорошему было не отвязаться — вбил человек себе, как говорил его тезка Аваров, «мысэл» в голову — и хоть ты кол на ней после теши.
Ладно. Вышли мы во двор, там уже трибуны — все-таки их весь день сооружали — готовы, тканью обтянуты, народ на них вовсю ломится. Вокруг всей арены получившейся товарищи с факелами почетным караулом стоят — в общем, параду быть!
— Ну что, — спрашиваю Кольку, — пойдем себе место отбивать?
Рязань по случаю праздника вырядился. Камзольчик новый синий — на ощупь почти как шевиот — нацепил, бляхи все полагающиеся. И аккордеон тоже не забыл.
— Не, — говорит, — наверх нам лезть ни к чему. Да и видно оттуда будет хуже. У меня другая идея была.
— Мне твои идеи… — говорю, — с меня и одной хватило для ознакомления.
— Во-он там, справа, — показывает, — видишь?
— Вижу. Бревно. Небось еще и деревянное.
— На него и сядем. Только сначала подкатим поближе.
Ну… гениальное техническое решение, просто сказать нечего. Странно, что он бочонок из замка приволочь не попытался. А то бы поставили рядом да булькали кружками.
— Слушай, — спрашиваю, — а аккордеон ты зачем приволок? Тоже выступать собираешься?
Рязань мяться начал.
— Да я, — смущенно так бормочет, — в общем-то не собираюсь. Разве что попросит кто.
— Ну-ну.
— Брось. Мы ж дворяне, кто нам чего сделает?
Тоже мне, думаю, боярин морской.
Кое-как подтащили мы бревнышко к факелоносцам, сели. Со стороны, наверное, прямо две кумушки деревенские на завалинке — только стакана семечек недостает для полноты образа. Народ окружающий косится, но не комментирует. То ли дворянам и впрямь такие выходки с рук сходят, то ли это они конкретно к Колькиным выкрутасам притерпелись.
Я еще головой повращать успел на предмет высматривания знакомых лиц. Разглядел комбрига в этой… королевской ложе и там же Виртиса засек — фигура у их сиятельства характерная, не спутаешь. А больше никого, как ни старался. «Цейс» бы… да не захотел я его с собой тащить. Толпа все-таки. Второй бинокль, если что, мне выдадут веков так через пять-шесть, когда товарищи с бородами технологию как следует отработают.
А потом коротко протрубили трубы, и на арену вышел дедок в ярко-красном — «коронный герольд», Рязань шепчет, — с седой окладистой бородкой. Прошел на середину, дождался, пока шебуршение в толпе окончательно стихнет, развернул перед собой первый метр свитка, который в руке держал, и начал:
— Сего дня, волею Ее Королевского Высочества принцессы Дарсоланы и Светлых Богов наших…
Голос у него был хорошо поставлен. Не хуже, чем у товарища Левитана. А вот с текстом дело хуже обстояло. Пока он свиток до конца дочитал, у меня глаза сами по себе схлопываться начали. А ведь, бывало, за немецким передним краем, где битый час ни одна травинка не шелохнется, наблюдал с рассвета до темна. Потому как раньше никуда с нейтралки не денешься.
Что-то, наверное, есть во всех этих официальных славословиях такое, гипнотическое. С дополнительным усыпляющим эффектом. Интересно было бы на практике проверить. Взять, скажем, какую-нибудь пластинку с речами фюрера и весь день перед атакой через громкоговоритель транслировать. Пластинку, кстати, можно еще и придерживать для достижения дополнительного занудства. И еще…
Стоп, думаю, что-то я растекся… мыслью по древу.
Товарищ в красном наконец зачитку завершил, поклонился — у меня руки сами по себе аплодировать дернулись, хорошо, опомнился вовремя — и ушествовал. А вместо него вышел эдакий старичок-боровичок, в шляпе типа «мухомор» и балахоне цвета пыльной паутины. Стал, повел посохом — я еще краем глаза заметить успел, что люди по сторонам все подобрались, шеи повытягивали — напружинились, как Витя Шершень говорил, — и вверх ракеты осветительные рванулись, золотистые. Взвились над замком и — бабах! — разорвались. Хорошо разорвались, так что замок тряхнуло и даже наше бревно подпрыгнуло. Или показалось, у меня же первый порыв был — «Воздух!» заорать и в щель нырнуть. А небо запылало от края до края — в смысле, от стены до стены, дело-то во внутреннем дворе было.
Салют, ежкин кот! Фейерверк! Их бы… под залп «катюш» разок, живо бы научились иллюминацию устраивать.