Кара, к слову, ничегошеньки в тот раз не увидела. Впрочем, я и убеждать ее особо не пытался. Мало ли чего мне тогда почудилось? Ушло и ладно.
Только ушло, как выяснилось, не так уж далеко.
А сейчас вот пять пришло.
Гребок, еще… и «Двойная шутка» вышла из полосы тумана.
За туманом полыхало солнце. Именно так — за те минуты, что мы проболтались в тумане, этот косматый диск успел раскалиться раза в два сильнее. Я мигом вспотел… а на воду смотреть было просто больно, сплошные блики.
Словно в тропики угодили.
А потом я увидел корабли.
На фоне блистающего зеркала моря они выглядели черными силуэтами. Широкие угловатые транспорты и меньше, стройнее — эскорт.
«Цейс» я оставил в сумке, но тут все было ясно и без бинокля. Никаких весел-парусов — это были корабли моего мира. Конвой.
На этот раз их видел не только я — за спиной кто-то дико завопил, и почти сразу же стих надсадный скрип уключин.
А еще мигом позже я понял, что не только мы видим их — один эскортник увеличил скорость, разворачиваясь… к нам.
Дальше все начало происходить очень быстро.
Краем уха я поймал знакомый гул, начал вращать башкой, пытаясь отыскать его источник… помощник капитана заорал: «Слева!», я дернулся туда и увидел, как из тумана в каких-то пяти-шести сотнях метров от нас выныривает черная галера.
— По веслам, бакланья отрыжка! Живо! Девгин, поднимай защиту…
— Капитан, я…
На галере что-то сверкнуло и в нашу сторону полетели шесть… черт, я даже и не знаю, как описать эту штуку. Клок обычного сизого дыма, только переливчатый.
Пять из них, пару метров не дотянув до борта, наткнулись на какой-то невидимый барьер — и грязными тряпками сползли вниз, в океан. Шестой же…
Шестой проскочил барьер у самой воды, отделавшись потерей пары клочков, взмыл вровень с бортом — и прыгнул.
Матрос, в которого он с разгону влетел, в тот же миг замер… затрясся, словно в лихорадке.
Только никакая это была не лихорадка! Я стоял метрах и тми и отлично все видел. Лицо, руки… плоть разом почернели и стремительно начали исчезать, словно растворяясь, как в невидимой кислоте. Заняло это секунд двадцать, не больше — был живой человек, а стал скелет, выбеленный костяк, наряженный в стиле огородного пугала. И этот костяк вдруг дернул головой вправо-влево, щелкнул челюстью, наклонился, выхватил из упавших на палубу вместе поясом ножен свой меч, крутанул им, шагнул вперед… ко мне.
Ну и куда, спрашивается, в него стрелять? Эх, Ариниуса бы сюда!
Помощник капитанский с диким ревом бросился вперед, обеими руками ухватил скелет за позвоночник и, подняв, словно Стенька Разин персидскую княжну, с размаху швырнул его за борт.
— К бою! — ревет капитан.
Я даже не стал орать ему в ответ, что с боем лучше обождать: он бы меня все равно не услышал. Потому как самолет на бреющем, над самыми волнами, — это получается очень громко — а над нами сейчас целая эскадрилья пролетала.
Таких самолетов я прежде не видел. Чем-то они были на «фоккер» похожи или на нашего «лавочкина», а то и «ишачка», И-16. Только большие очень — конечно, я не линейкой размах крыла вымерял, но по личным ощущениям — здоровая дура. Темно-синяя окраска, кабины горбом, — а на крыльях белые звезды.
Вот когда я эти звезды увидел — заорал, что хватило глотки, руками засемафорил.
Американцы. Союзники.
Еще парой секунд позже к реву моторов новый звук добавился — зенитки залаяли. Затем пулеметное татканье, вой эрэсов и глухо, раскатисто — первый взрыв. Не знаю, комэск американский эскадрилью лидировал или нет, но бомбу этот парень положил просто снайперски: точно в середину эскортника. Корабль этим взрывом напополам разрубило.
Я еще подумать успел: интересно, кого топят-то? Фрицев или самураев японских? Судя по тропическому солнцу, все же японцев, хотя кто знает, какая сейчас погода, к примеру, на средиземке? Наверное… и тут вторая волна самолетов подоспела.
Эти уже двухмоторные были. Ну и реву от них было соответственно в два раза больше.
Особенно, когда один из них в нашу сторону довернул.
Пулеметов на нем было, что у ежа иголок. По крайней мере, воду перед черной галерой он причесал здорово, эффектно — пулевым гребешком, рядов то ли в шесть, то ли в восемь. Думаю, самой галере и тем, кто на ее палубе стоял, эдакий гребешок оч-чень не по вкусу пришелся.
Хотя распробовать они его толком и не могли успеть. Пулеметная штурмовка только цветочком была, ну а ягодкой — фугаска, кило на двести пятьдесят. Рвануло так, что когда пенный столб опал, ничего мало-мальски кораблеподобного на месте галеры не наблюдалось. Плавает себе мусор — бревна, доски, головы… а корабля нет.
Весь налет от силы минуту занял.
Я оглянулся на конвой — один пароход, здоровый, кренился на борт, на трех других транспортах вовсю полыхало. Два эскортника тоже горели, оба в районе кормы. Еще один быстро погружался, волны уже через палубу перекатывались… а первого, который в чудном напополаме, видно не было. И следов его… тоже видно не было.
Наклонился, подобрал гильзу — штурмовик американский, когда над нами проносился, штук тридцать-сорок их нам на палубу сыпанул — прикинул… ну да, для обычного пулемета велика, для «эрликона», в смысле авиапушки какой-нибудь, маловато будет. А вот для крупнокалиберного, вроде того, что на «шерманах» ленд-лизовских зенитным торчит, — самое то. Против деревянной галеры… наверное, от борта до борта прошило.
Интересно, а нас отчего в покое оставили? Больно жалко выглядим? Очень может быть… если галера сверху да в горячке боя еще кое-как за цель сойдет — сторожевик им или тральщик, то наша посудина со своей мачтой и веслами тянет от силы на рыбачью шаланду. А на такое не то, что бомбу — патронов тратить жалко, лучше уж транспортник лишний раз «гребенкой» причесать.
Что особо приятно, соображаю, конвою сейчас явно не до выяснения нашей корабельной личности — спасательных забот хватает. Главное — убраться подальше, пока самолеты не вернулись. Возвратятся они почти наверняка, больно уж лакомый кусочек, жаль упускать.
И словно в ответ; моим мыслям — далекое такое гудение.
Я вскинул голову, прищурился… нашел взглядом этого жужжалку. Цель типа одиночный бомбер… четырехмоторный. Большая штука, даже на расстоянии уважение внушает изрядно.
Он вокруг конвоя круг готовился нарезать — явно приставленный, чтобы козлы отпущения разбежаться не вздумали. Нам-то…
И тут словно кто-то занавес дернул — все вокруг вновь туманом заволокло. А вместе с туманом — тишиной. Всех туков — волны о борт шуршат тихонько.
Чес-слово, если бы не гильзы на палубе, решил бы, что привиделось все это старшему сержанту Малахову. Голову напекло, вот и пошел среди бела дня всякий бред мерещиться.