Но тем не менее они являлись символом свершений и путешествий, и по этой причине каждый полдень по миллиону крылатых созданий отпускалось на верную смерть. «Какая ужасающая ирония, — подумал я. — Впрочем, такое бывает часто, когда дело касается сферы влияния Экклезиархии».
Мы направились к собору Святого Эзры Смотрящего, выразительному храму на западной стороне города. На каждом карнизе и на каждой стене, мимо которых мы проходили, сидели сочанки и, как мне казалось, негодующе щебетали.
Сам собор, по общему признанию, был роскошен. Храм в раннеготическом стиле возводили последние тридцать лет на пожертвования отцов города и духовенства. Каждый посетитель, проходивший под городскими стенами, обязан был внести две крупные монеты в ящики-копилки, расположенные по обеим сторонам лестницы. Возле них стоял облачённый в жёлтую мантию священник, следивший за тем, чтобы монеты опустил каждый входящий. Средства из копилки слева шли на обслуживание и строительство городских храмов, а той, что справа, — в фонд сочанок.
Мы вошли в прохладу собора Святого Эзры Смотрящего. В мраморном нефе верующие склонялись в молитвах. Помещение заливал яркий, играющий цветными узорами солнечный свет, проникающий через огромные витражи. Прохладный воздух был подслащён дымом лавра и наполнен сладкоголосым пением хора.
Я оставил Медею и Унгиш под аркой прохода возле могилы, на надгробии которой лежала резная скульптура Космического Десантника Ордена Гвардии Ворона. Руки статуи были сложены так, чтобы указывать, в каком именно крестовом походе он погиб.
Я нашёл настоятеля собора и изложил ему свою просьбу. Он тупо посмотрел на меня, теребя жёлтые одеяния, но я скоро заставил его понять, в чём дело, опустив шесть крупных монет в ящичек для милостыни и ещё две в его ладонь.
Он повёл меня к помещению, где располагалась купель, и я подозвал своих коллег. Как только все мы оказались внутри, он задвинул занавесь и открыл свой требник. Когда священник начал обряд, Медея развернула оружие и положила на край купели. Настоятель продолжал бормотать и, не сводя глаз с открытой книги, чтобы не потерять того места, где читал, поднял и развинтил флягу с елеем, которым помазал и посох, и меч.
— За благословением и освящением этих предметов обращаюсь я в мольбе к Императору, Богу моему, и вопрошаю принёсших их: не имеете ли вы тёмных страстей в сердце? Клянётесь ли вы в чистоте помыслов своих?
Я понял, что он смотрит на меня, и поднял голову. Страсти. Желание запретного. Могу ли поклясться, зная то, что знаю?
— Так что?
— На мне нет пятен, пречистый, — ответил я. Он кивнул и продолжил освящение.
Первое из запланированного было сделано. Мы вышли во внутренний двор собора.
— Унеси их обратно к шлюпке и присматривай за ними получше, — сказал я Медее, указывая на спелёнатое оружие на тележке.
— А что насчёт страстей? — спросила она.
— Об этом не беспокойся.
— Неужели ты просто солгал, Грегор?
— Заткнись и не задавай глупых вопросов.
Медея покатила тележку мимо толпы паломников.
— А она сообразительная девочка, еретик, — прошептала Унгиш.
— Честно говоря, ты тоже могла бы помолчать, — сказал я.
— Нет, черт тебя дери, — бросила она. — Это уже начинается.
— Что? Что «это»?
— В своих снах я видела, как ты лжесвидетельствуешь перед имперским алтарём. Я видела, как это произошло, а за этим последовала моя смерть.
Я смотрел, как сочанки кружат над двором.
— Дежа вю.
— Я видела это дежа вю в снах, — кисло ответила Унгиш. — Я чувствую это дежа вю своим задом.
— Бог-Император наблюдает за нами, — заверил я.
— Да знаю я, — сказала астропат. — Вот только не думаю, что ему нравится увиденное.
Мы прождали во дворе до вечера. Пришлось пообедать горячими булками, кубиками салата и приторным чёрный кофе, купленными у уличных торговцев. Унгиш практически ничего не ела. Длинные вечерние тени протянулись по двору. Я вызвал Медею по воксу. Она благополучно вернулась на борт шлюпки и дожидалась нас.
Я готовился к тому, чтобы завершить вторую из своих задач. Назначенный час стремительно приближался. Нам предстояло проверить, какое действие возымели отправленные мной двадцать сообщений. Одно из них предназначалось инквизитору Гладасу, человеку, которым я восхищался и с которым эффективно сотрудничал тридцатью годами ранее, разбираясь с заговором Пи'Глэо. Орбул Инфанта находилась в пределах зоны его влияния. Я написал ему, рассказав о своих проблемах и прося о поддержке. Встретиться предложил в этом месте, в этот час.
Как и в случае с остальными посланиями, все зависело исключительно от его доверия. Я писал только тем мужчинам и женщинам, которых ни в чём не мог заподозрить и которые, вне зависимости от отношения ко мне, могли бы оказать любезность и согласиться на встречу, чтобы обсудить вопрос Квиксоса. Если бы они отказались от меня или от участия в моем деле, проблем бы не возникло. Я не думал, что кто-нибудь из них предаст или попытается арестовать меня.
Мы ждали. Моё нетерпение возрастало с каждой минутой, я начинал нервничать. Меня раздражали тёмные мистерии, посеянные Понтиусом Гло в моей голове. Мне не удавалось выспаться уже четыре месяца. Я становился вспыльчив.
Я полагал, что Гладас прибудет сам или, по крайней мере, отправит какое-нибудь послание. Он мог задержаться, опоздать или быть слишком занят собственными благородными делами. Но я не думал, что он станет игнорировать меня, и поэтому искал в вечерних толпах его длинноволосую голову, его бороду, серые одеяния или посох с шипастым навершием.
— Он не придёт, — сказала Унгиш.
— Да прекрати ты каркать.
— Пожалуйста, инквизитор, я хочу уйти. Мой сон…
— Почему ты не доверяешь мне, Унгиш? Я защищу тебя, — сказал я и отодвинул полу чёрного льняного плаща, чтобы она смогла увидеть лазерный пистолет, лежащий в кобуре.
— Почему? — раздражённо ответила она. — Потому что ты играешь с огнём. Ты пересёк черту.
— Зачем ты так говоришь? — дёрнулся я, услышав, как слова Понтиуса разносятся эхом в моей голове.
— Потому что так и есть, будь ты проклят! Еретик! Проклятый еретик!
— Прекрати!
Она неловко вскочила со скамейки. Паломники стали оглядываться, услышав её гневные выкрики.
— Еретик!
— Прекрати, Тереза! Сядь! Никто не причинит тебе вреда!
— Кто бы говорил, еретик! Ты проклял нас всех своими делами! И платить за это придётся мне! Я видела это в своих снах… это место, этот час… твоя ложь перед алтарём, кружащие в небе птицы…
— Я не лгал, — сказал я, усаживая её обратно на скамью.