Сейчас ей снилась темная фигура с огромными кожистыми крыльями, которая вырывалась из могилы на городском кладбище. Во сне она не могла определить, мужчина это или женщина. Только то, что лицо ее было прекрасно. А кожа гладкая, как пластик.
И вот во сне фигура гладко скользнула, как змея, в окно ее спальни и заползла рядом с ней на кровать, чтобы обнять своими бескрайними, похожими на нетопырьи, крыльями ее тело, так крепко, что она не могла двинуться. Глаза горели ярко, как электрические лампочки.
С лица, застывшего на грани между мужским и женским, оно дохнуло шелково ей в ухо:
«Я люблю тебя, люблю тебя, люблю тебя...»
Семь двадцать утра. Бернис Мочарди лежит в постели. Но не спит.
Она сжимает книгу, которую дал ей Дэвид, так крепко, что время от времени ей приходится делать сознательное усилие, чтобы положить ее и размять ноющие пальцы Она чувствует, что близка к важному открытию.
Неделями она как одержимая смотрела видеопленку, найденную в Гробике. Она думала, ей приснился Майк Страуд, светловолосый рассказчик с видео. Он так неотступно преследовал ее, что она боялась, что сходит с ума. Теперь все эти события: видео, воображаемый некто, бродящий по коридору по ночам, то, что случилось с парой из номера 101, — все это представлялось фрагментами головоломки, которые вихрем кружились перед ее внутренним взором. Она знала, что рано или поздно они сложатся в единую связную картину, надо только найти еще несколько подсказок. Она должна разгадать головоломку. Ради своего душевного равновесия. Теперь она решительно настроилась трудиться над ней, пока не найдет ответа.
И может быть, ответ таится на этих страницах.
Серое небо за окотом начало светлеть, а Бернис устроилась поудобнее и принялась за чтение.
К четырем часам дня воскресенья Дэвид уже сидел за столом на кухне «Городского герба». Он проспал добрых семь часов с тех пор, как лег утром, и, судя по всему, испытывал легкую дезориентацию от нарушенного сна. Тем не менее он посетил дядю в больнице (на этот раз, взяв такси, он поехал туда один). В состоянии дяди не было никаких перемен, оно оставалось прежним. Старик, которого перевели в отдельную палату, лежал в глубокой коме, запекшуюся на его лице кровь смыли. Врачи смогли сказать только то, что рентген ничего не выявил, что жизненные показатели старика в пределах допустимого (иными словами, они не думали, что он умрет у них на руках прямо сейчас) и что они продолжат наблюдение (то есть медсестра будет время от времени заглядывать в палату, чтобы удостовериться, что он не очнулся и не требует завтрака).
Последние полчаса Дэвид сидел в кухне (которая, как он теперь сообразил, была нервным центром гостиницы).
Электра стояла у плоты, накладывая в глубокие тарелки тушеное мясо. Бернис Мочарди сидела против него по другую сторону большого тщательно выскобленного стола. Дэвид заметил, какой юной и ранимой она выглядела теперь, когда, сняв готический наряд, переоделась в простую серую фуфайку и черные джинсы.
Джек Блэк работал на заднем дворе, двигаясь в обычной своей механической манере: он перетаскивал к сараю пустые пивные бочки.
Они уже успели обменяться рассказами о событиях субботней ночи. Электра начала было с сочувствия старику, который пострадал от несчастного случая, и у нее чуть глаза на лоб не вылезли, когда она услышала, что это случилось в результате взрыва динамита. Воспоминания самой Электры о ночи субботы были довольно смутны. В двух словах: она ничего не видела, ничего не слышала. Теперь она разыгрывала роль доброй матушки с апломбом опытной актрисы.
— Вот, вы должны поесть. Оба, — твердо сказала хозяйка гостиницы, ставя перед Дэвидом и Бернис по дымящейся тарелке. — Это мясо, тушенное в эле. Сытно. Мой собственный рецепт. Это вдохнет в вас новую жизнь. Я все готовила сама, даже сама порубила ингредиенты. И не смотри на меня так, Бернис. Я не бросила в горшок постояльцев из 101-го. — Она с улыбкой положила возле каждой тарелки по ложке. — Я их поджарю сегодня вечером на вертеле на заднем дворе.
— С яблоком во рту? — добавил Дэвид и тут же пожалел о своем легкомысленном замечании.
— Естественно. И с веточкой розмарина в заду.
— А по-моему, совсем не смешно. — Лицо у Бернис стало напряженное. — Если бы ты видела, в каком состоянии была эта девушка, тебе было бы не до шуток, Электра.
— Бернис, я...
— У нее шла кровь, ее избили. Изнасиловали. Я правда думаю, что ее изнасиловали.
Электра вздохнула.
— Твоя взяла, извини. Я просто пыталась немного поднять вам настроение. Хлеба к мясу, доктор Леппингтон?
— Да, пожалуйста.
Она стремится быть беспечной, подумал Дэвид, поднимая взгляд и поднося ко рту ложку с ароматным мясом. И все же что-то по-прежнему тяготит ее.
— Итак, Дэвид, — Электра присела за стол с чашкой кофе, — каково это, когда в твоих жилах течет божественная кровь?
Он улыбнулся.
— Так Бернис рассказывала тебе захватывающую семейную историю Леппингтонов?
— Рассказывала, но все мы в Леппингтоне слушали рассказы наших бабушек перед сном. Очаровательно. Но то, что Леппинггоны претендуют на божественного предка? Признайся, этим можно и похвастаться, а?
— Я планирую вставить это в свое резюме, в графу «Какой вклад вы готовы внести в жизнь коллектива?» — Улыбка Дэвида стала шире.
— Одобряю, — в тон ответила Электра. — Все, что может помочь карьере, скажу я вам. — Она отпила глоток кофе. — К сожалению, нам, Чарнвудам, нечем похвастаться, никакого былого величия вроде бога викингов среди предков. Единственное, что генетически передавалось у нас в роду, — это маленькие ушки. — Она откинула назад иссиня-черные волосы, чтобы открыть маленькое ухо, в котором покачивалась серьга с удлиненной капелькой гагата. — Миленькие, как по-вашему?
— Ну, по правде говоря, — улыбнулся Дэвид, — моя мать говорила, что единственное, что передается у нас в семье, — это носы. — Он коснулся собственного выдающегося экземпляра.
— А единственным, что переходило у нас из поколения в поколение, были ноги, — внесла свою лепту Бернис, наконец ее серьезное лицо посветлело в улыбке. — Наверное, самая хромая шутка на свете.
Дэвид рассмеялся, и Электра последовала его примеру. Смех был громким, и Дэвид предположил, что эти хромые шутки давали выход эмоциональному напряжению, копившемуся в последние часы. Смех — дружеский, а не с издевкой — тоже способ сплотить людей. Когда они вот так смеялись, сидя за столом, Дэвида вновь поразило ощущение, что он уже однажды встречал этих людей раньше.
Перестав смеяться, он поглядел на двух женщин, переводя взгляд с одного лица на другое. Те, в свою очередь, глядели на него, и он ощутил растущее сродство душ: как будто между ними промелькнуло какое-то подсознательное послание, какая-то искра взаимопонимания, словно у них была общая тайна.