Дина молчала, уставившись в одну точку. Безумие? Цыганка напрасно пугала ее этим. Она и так балансировала на грани.
Оказывается, пропасть совсем близко. Один шаг – и станет легче. Намного легче. Она была уверена в этом… И кроме того, за гранью можно будет спокойно относиться ко всему. Жизнь, смерть – какая разница?.. Один шаг – и уже нет искушения закрыть глаза, спрятаться в снах, забыться в пригрезившемся океане любви; ничего не поможет – в том числе ласка ладони, дарующая отдохновение…
Старая цыганка продолжала медленно убивать ее:
– …Существует древняя легенда о Последнем Здухаче, который будет обладать такой силой, что разрушит планету, не желая этого… Порой я думаю, не совершаю ли роковую ошибку…
Она осеклась, а у Дины заледенел позвоночник и свело скулы от того, что скрывалось за этой неоконченной фразой и последовавшей за ней многозначительной паузой. И надо было молчать, не выдавать своего ужаса, чтобы какой-нибудь дурацкой репликой или даже прорвавшейся наружу дрожью не подтолкнуть цыганку к непоправимому поступку. А впрочем, что вообще было «поправимым»? Рано или поздно все будет разрушено. Включая, оказывается, и планету.
(«…Смещение оси вращения… Земная кора лопнет, как кожура гнилого плода…»)
«Слоны в посудной лавке, – внезапно пришло Дине в голову. Она могла произнести это только про себя, продолжая разговор в уме. – Каждый из вас – слон в посудной лавке, какими бы всезнающими и добрыми вы ни казались. И я тоже, но я слаба и потому не могу натворить много бед… Маленький такой, смехотворный слоник из бумаги. Если я что-то и разрушаю, то скорее саму себя. И плачу слишком дорого за каждый разбитый «горшок» или «тарелку»… Мой сын – Последний Здухач, подумать только!.. Последний…»
– Извини, – сказала бабушка Нина. – Я знаю, что это страшная правда.
– Не извиняйтесь, – выдавила из себя Дина. – И спасибо вам за все.
– За что ты меня благодаришь, дочка?
– Как за что? – Она пожала плечами. – За то, что не умерла намного раньше. Насколько я понимаю, возможностей было хоть отбавляй…
Она робко хихикнула, а затем засмеялась, откинув назад голову. Ее смех звучал так, словно ложка скребла по дну кастрюли.
Старуха смотрела на нее, как на сумасшедшую. Дине было безразлично даже это. Она-то знала про себя, что может выдержать и не такое. Сейчас ее психика ставила защитный барьер, и тот, кто понял бы это, дал бы ей посмеяться вдоволь или предложил бы, например, сыграть партию в шахматы.
Но и бабушка Нина, и Цезар оказались слишком суровыми людьми. Милосердие имело в этом доме другое измерение. Милосердие было не сентиментальным чувством, а действием. Воплощение подлинного милосердия сейчас умирало в соседней спальне, превратившись в обтянутый кожей скелет…
Одновременно для Дины прояснилось и кое-что другое.
– Я не отдам им своего сына, – сказала она, внезапно обрывая смех.
В ее голосе появилась сталь, закаленная в слезах, и бабушка Нина почувствовала: на этот раз решение окончательное.
– Если так, то я обязана предупредить тебя, что ты скорее всего больше не увидишь мужа.
– Я знаю, – сказала Дина, снова уставившись в стену помертвевшим взглядом.
– А твой сын, может быть, не выдержит долго…
– Я знаю, не повторяйтесь!
– Тогда и тебе не уцелеть.
– Я знаю!!! – закричала Дина.
Цезар подошел сзади (ох эти его хищные повадки и бесшумная походка!), положил ей руки на плечи. Она вздрогнула; в голове с бешеной скоростью проносились хаотические мысли: «Вот оно, началось!.. Старуха сама признала, что они – из ЭТИХ. Все маньяки одинаковы. Они кажутся абсолютно нормальными до определенного момента, пока в башке не щелкает выключатель и не гаснет свет… И от них действительно не скроешься. Нигде. Бесполезно сопротивляться…»
Но молодой крепкий цыган, который мог задушить ее одной рукой, и не помышлял о насилии. Он всего лишь хотел утешить ее, и постепенно она ощутила, как из груди уходит мучительная тяжесть, будто чужие ладони впитывали ее в себя…
Когда наступило спокойствие, все стало казаться таким элементарным и сводилось, в сущности, к тому, что уже от нее не зависело. Она не могла ничем помочь Яну ни в его потусторонней борьбе, ни в угрожавшем наяву безумии.
«Разве ему нужна моя помощь или – ха! – мое разрешение? – с горечью подумала она. – Чего же ждут от меня эти люди? Неужели они до сих пор не понимают, что я – меньше, чем пешка в этой игре? Я не гожусь даже для того, чтобы пожертвовать мною ради более крупной фигуры. Жертвой будет Марк… Почему же они возятся со мной, прикрываясь фальшивыми масками добра, когда, как выяснилось, между добром и злом трудно уловить разницу? Что у них за странная мораль, черт подери?!»
Ей хотелось бросить эти вопросы им в лицо, но не осталось сил.
Разговор измотал ее сильнее, чем она предполагала, а то, что показалось вначале спокойствием, было безмерной усталостью души, копившейся много лет…
Но любовь… Любовь останется в ее сердце, пока она жива. Эта любовь не нужна Яну; любовь нужна ей самой, чтобы хоть иногда дуть на гаснущие угли.
– Ты знаешь, что означают эти иероглифы? – Старуха вдруг резко изменила тему и ткнула пальцем ей в грудь.
Очередное открытие? Последний удар, который ее доконает? Что ж, она готова…
Дина только теперь вспомнила, что все еще носит на груди подарок Яна. Она коснулась пальцами теплого черного камня. Ощутила что-то вроде легкого приятного покалывания. Стоило опустить веки, и в мозгу возникало некое видение. Другое место. Совсем ДРУГОЕ место… Преисподняя, единственным обитателем которой остался ее сын. Если он действительно Последний Здухач…
Ей стало слишком жутко, и она открыла глаза.
Старуха смотрела на нее с сочувствием. Дина отрицательно покачала головой.
– Священный ветер. – Бабушка Нина произнесла два слова шепотом, словно катала их на языке, пытаясь распробовать, но они не имели никакого вкуса. Гладкие мертвые камни, отшлифованные бессильным прибоем времени у берегов вечности. – Эта вещь – ОТТУДА, хотя и сделана человеком. Очень давно. Я не понимаю, как она вернулась в наш мир, и не знаю, как попала в твои руки, но амулет может спасти тебя, если дело дойдет до… Не имеет значения. Не снимай его ни в коем случае!..
– Меня уже предупредили об этом, когда я спала. Или бредила, не знаю.
Нина посмотрела на нее чрезвычайно пристально, потом щелкнула пальцами.
– Это Мария. У нее было другое лицо, и она умела говорить, но это была она. На той стороне все мы меняем лица… Как видишь, она оказалась права.
Дину не покидало ощущение, что разговор идет по кругу, вращаясь на орбите около некоего центра, скрытого за черным непроницаемым туманом неизвестности. Не узнаешь, что там, пока не окунешься с головой, но тогда уже будет поздно. Возврат невозможен…