Лада спросила себя, надолго ли ее хватит — в смысле, долго ли она будет терпеть их долбаные правила. Чем-чем, а штрафными санкциями ее не испугаешь. И, честно говоря, у нее был свой миллион евро, даже немного больше — на пару миллионов.
А еще у нее был рак.
Неоперабельный.
И вот она, молодая, красивая (когда-то), богатая женщина, смотрела вдаль, пытаясь забыть о тикающем в мозгу секундомере и разгадать тайну своего никчемного существования, в котором было всё и вдруг не осталось ничего. Так, может, ничего и не было? Как не было ничего стоящего в этом небе цвета линялых джинсов и в этих пустых, медленно разрушающихся домах. Как не было веры в этих намоленных стенах. Ни веры, ни утешения, ни надежды…
«Что ты делаешь, мать твою?! Тебе еще тащить на себе эту мокрую курицу!»
Плохой признак. Ядовитый голос внутри звучал гораздо громче, чем шепот, донесшийся снаружи.
— …Что ты спросила?
— Ты…
— Что — я?
— А ты почему здесь?
Лада достала сигарету и закурила. Глубоко затянулась, выдохнула длинную струю дыма.
— Со мной всё проще. Мне осталось три месяца, от силы полгода. Хочу повеселиться напоследок.
— Здесь невесело…
— Там, где весело, я уже была. И потом, откуда ты знаешь, каково здесь? Во всяком случае, скучно не будет, я тебе обещаю.
— Мне с тобой хорошо. Спокойно. Я бы хотела… остаться тут подольше.
— Лучше бы ты хотела вернуться и отрезать ему яйца.
— Кто знает? — Взгляд Елизаветы засох, направленный в одну точку. — Может, и до этого дойдет.
— Не дойдет. Не бери на себя лишнего. Твое дело выжить… после того, как всё закончится. А не то еще соскучишься, поползешь к нему обратно. Видела я и такое…
Лизу не задело презрение, прозвучавшее в последних словах. Она привыкла к кое-чему похуже слов. Ей действительно хотелось подольше оставаться рядом с этой женщиной. Поблизости от нее она чувствовала себя защищенной, как никогда прежде. Сила, исходившая от Лады, была почти материальной — плотная стена отчаяния, которую с другой, невидимой глазу стороны, подпирала смерть.
На самом деле Лада устала. Даже сигарета казалась неподъемной, и рука начала дрожать. Браслет, соскользнувший почти до локтя, отливал темным блеском. Кое-чего эти придурки из «персонала» не учли или просто не заметили: она могла без особых усилий снять побрякушку — ее кисть уже слегка напоминала куриную лапку. И с каждым днем будет напоминать всё больше. Через пару недель ей, пожалуй, придется придерживать этот электронный бубенчик… если к тому времени она захочет оставаться в игре. Ведь веселиться она точно не собиралась.
— Ну ладно, тебе пора.
— Уже?
— Мне надо отдохнуть. Завтра встретимся, если доживем… Шучу. Куда мы денемся.
— Я найду себе что-нибудь поблизости.
Лада была вынуждена произнести ненавистную ей фразу:
— Ты знаешь правила.
Затем процитировала:
— «…На расстоянии, исключающем обмен сведениями любым способом в период Мертвого часа»… Иди, уже начинает темнеть. Компьютером пользоваться умеешь?
«Глупый вопрос. Не позорься, ты же прошла тестирование. И она наверняка тоже».
Елизавета покорно встала и медленно спустилась с балкона.
«Неисправима, — думала Лада, глядя ей вслед. — Даже не спросила, какого хера я присвоила себе эту развалину».
— Эй! — окликнула она свою новую непрошеную подругу и показала ей фаллоимитатор. — Может, захватишь?
Лиза слабо улыбнулась («Значит, не всё потеряно»):
— Не сегодня. Как-нибудь в другой раз.
Он не был бы самим собой, если бы заранее, образно выражаясь, не рассовал тузов по рукавам. Это давало ему приятное ощущение власти над ситуацией, тем более когда столь многое поставлено на кон. Особенно приятно было осознавать, что ему удалось навязать другим игру, которую они полагали своей.
Розовский действовал сразу по нескольким направлениям. В частности, еще до запуска проекта он раздобыл и хорошенько изучил старую карту города, сделанную при помощи аэрофотосъемки. Гриф «секретно» уже давно не был помехой для любознательных; секреты продавались направо и налево, вопрос был лишь в сходной цене и в том, чтобы выйти на нужного человека. Розовский не скупился, когда речь шла о качестве, и в этом смысле добытая карта вполне отвечала его придирчивым требованиям. Крупномасштабная, достаточно подробная, с обозначением всех более или менее заметных объектов, она давала хорошее представление о месте будущих событий, которые могли сыграть в судьбе Розовского решающую роль. Не остров сокровищ, но кто знает. А он уж постарается, чтобы пиастры не уплыли в чужие руки.
Тащить карту с собой «в приключение» он, разумеется, не собирался — это выглядело бы подозрительно. Пришлось запоминать, благо зрительная память у него была отличная. Теперь, бодро шагая по городу навстречу светлому будущему, Розовский сверял запечатленную в мозгу картинку с действительностью и с удовлетворением отмечал: оказывается, мало что изменилось с тех пор, как над городом пролетел неприметный самолет военно-воздушных сил с камерами на борту. Во всяком случае, новых, не имевшихся на карте зданий ему пока не попадалось, но его и не волновали новостройки.
Для начала его интересовала возведенная в глубоко тоталитарные времена гостиница «Старт» (если верить устаревшим источникам — лучшая в городе). На рубеже веков, перед самым исходом, она перестраивалась, после чего сменила масть и стала называться «отель „Европейский“» (четыре этажа, восемьдесят номеров, четыре «люкса», ресторан, бар, бильярдная, сауна, стоянка на полсотни авто). Кто-то потерял на этом кучу бабла. А кто-то, наоборот, заработал. Переродившийся отель даже обзавелся двумя парами звезд.
На взгляд Розовского, это были те же яйца, только в профиль. В принципе, он ценил удобства, никогда не пренебрегал ими и не собирался селиться в какой-нибудь халупе. Он полагал себя единственным из участников, кто заблаговременно озаботился изучением сцены действия, и поэтому думал, что имеет порядочную фору. И, в отличие от остальных, он двигался целенаправленно с той самой минуты, как отвязался от своего опекуна на перекрестке проспекта Мира и улицы Багратиона.
Уже через двадцать пять минут он оказался перед фасадом «Европейского», который произвел на него такое же впечатление, как и пару дней назад, во время предварительного посещения: ни дать ни взять декорация к «Закату Европы». Стены местами начали осыпаться, по балконам карабкался дикий виноград, в мутных стеклах многократно отражалось солнце.
Розовский огляделся по сторонам. Вокруг не было ни души. Он поздравил себя с успешным завершением начальной фазы операции — выдвижением на исходный рубеж. Удобная и подготовленная позиция означала половину успеха, причем не обязательно на войне. Даже в любви это правило срабатывало безотказно, он проверял.