«Конец», – сказал голос.
Я сложил руки на груди, как благочестивая монахиня, и погрузился в абсолютно спокойный и глубокий сон без сновидений.
Что толку описывать сотню или две почти одинаковых дней и ночей, кормежек и пробуждений? Утром голос разрезал пустоту, как фара мотоцикла, ворвавшегося в темный туннель. Я мгновенно вскакивал. В каждом боксе, кроме самых дальних, торчал идиот вроде меня и поспешно одевался. Потом туалет, душ, завтрак – это все неинтересно. Естественные потребности я отправлял предельно «естественно» – то есть бездумно. Тем же самым рядом со мной в общем туалете занимались потрясающие красотки и делоноподобные мужики.
После этого каждый действовал в соответствии с индивидуальной программой. Лично я, например, на второй день оказался в солярии, а затем в спортивном зале. Черт подери, это было нечто! Из меня, изможденного новичка, по-видимому, собирались слепить Аполлона. Идея не вызывала во мне ответного энтузиазма, как, впрочем, и любая другая. А ведь стимулов тут было предостаточно. Под ультрафиолетовыми излучателями загорали обнаженные женщины – и среди них ни одной старой или уродливой!
Я прошелся, разглядывая татуировки на интимных местах, пятнышки от уколов, свежие шрамы и чашеобразные груди с имплантантами, словно картинки в энциклопедии. Обилие роскошной плоти меня нисколько не взволновало… до тех пор, пока я не наткнулся на бледную немочь, распростертую на лежанке. По-моему, это была Савелова.
У меня возникло что-то похожее на мыслишку, и я на мгновение ощутил нечто похожее на испуг, но тут же в голове взорвался чужой голос, который заставил меня поморщиться и забыть обо всем. Я сжал руками раскалывающийся череп. Голос был как раскаленное клеймо, прижатое к мозгу. Он выжег скверну из сознания и заодно разбудил страшную боль во всем теле, но и она сразу же стерлась из памяти.
Я разделся возле свободного аппарата, улегся, потом с полчаса грел свои мощи и – тщетно – дохлую змею на шее. Когда я лежал на животе, ко мне приблизился некто в белом халате. Зловещая безликая фигура. Местный доктор Менгеле. Голос запретил мне оборачиваться. Я успел лишь заметить, как блеснул скальпель в его руке…
Он сделал разрез под моей правой лопаткой. К этому моменту я был готов – хозяин временно отменил боль. Почти. Боль оказалась вполне терпимой. Я даже не матерился.
Докторишка ковырялся минут пять, загоняя мне под кожу какой-то предмет, а потом заштопывая рану. Короче говоря, из солярия я вышел с перевязанным туловищем и неприятным зудом, причем на таком месте, до которого самому было бы трудновато дотянуться.
В спортивном зале я увидел двух знакомых свиноматок в купальниках, таскавших неподъемное железо в обществе упитанного мужичка, которому действительно не мешало бы сбросить вес. Этот Винни-Пух выгодно отличался от нас троих хоть немного осмысленным взглядом. Во всяком случае, потел он явно не оттого, что пару раз приподнял детские гантельки. В метре от его порозовевшей морды подрагивали две пары упругих шаров с ярко выраженными ниппелями.
Я проследовал мимо равнодушных секс-бомб, не удостоивших меня своим вниманием, и установил на штанге минимальный вес. Но и этого оказалось много. Я с трудом сделал пару приседаний, но голос заставлял повторять попытки снова и снова. В конце концов меня едва не придавило грифом.
Так я корячился до обеда. Теперь это представляется удивительным – несомненно, «анхи» существенно повлияли на мой метаболизм. Что бы там ни было, в последующие дни я неправдоподобно быстро набирал вес и наращивал мышечную массу. Спокойный сон, хорошая жратва, полное отсутствие стрессов – как говорил Абдулла в фильме «Белое солнце пустыни», что еще нужно человеку, чтобы встретить старость?
Возможно, кому-то трудно понять безразличие, с которым я и еще полсотни физически здоровых мужчин и женщин мирились с этим полуживотным существованием. Никто из нас не осознавал своего положения, никто не испытывал скуки, несмотря на отсутствие общепринятых развлечений и даже телеящика. Раз в неделю я находил в боксе номер тридцать семь сменную одежду. Единственное, с чем я никогда не расставался, это с галстуком, которым меня пометили, будто барана в заповеднике. Все реакции были доведены до полного автоматизма, и даже желание посетить сортир возникало строго по местному расписанию.
Позже мне довелось узнать, что основная моя функция состоит все-таки не в том, чтобы жрать, спать и загорать. Однако это не добавило ни светлых, ни темных тонов в однообразно серый фон, подавлявший активность сознания. Лично мне те пятьдесят несчастных из «Маканды» напоминают радиоприемники, каждый из которых был настроен на одну-единственную станцию, но и та лишь изредка передавала членораздельный сигнал, а в остальное время эфир был заполнен немодулированным шумом.
* * *
В течение двух недель не происходило ничего достойного упоминания. Канули в небытие дни-близнецы. Они слились в неразличимое пятно на моей биографии, будто хозяин засветил кадры фотопленки. Подозреваю, что все это время я занимался исключительно своим телом. Зато вскоре меня уже можно было узнать по старой фотографии. Параметры приближались к допараноидным: при росте метр девяносто я весил под восемьдесят килограммов, и это был отнюдь не жир. На голове отросли волосы, правда, гораздо более темные, чем раньше, а справа над ухом появилось седое пятно. К тому же я заимел равномерный загар, подозрительно белые зубы и, скажем прямо, превратился в привлекательного самца.
Единственное, что меня беспокоило, это боль, все чаще возникавшая внизу живота, особенно после физических нагрузок. Впрочем, «беспокоило» – не то слово. Я просто отметил незнакомый симптом и, поскольку хозяину было все равно, терпел, когда боль усиливалась.
А она усиливалась с каждым днем…
Наконец настал день моего знакомства с «клиентом». Об этом меня оповестил хозяйский голос – под вечер, часов около пяти, когда я крутил педали на велотренажере. Пришлось срочно принять душ, напялить вечерний костюмчик и отправляться на работу.
Впервые с момента моего «пострига» я оказался за пределами служебного комплекса. Новые впечатления, абстрактные, словно сменяющиеся картинки в калейдоскопе, не вызывали эмоций. У меня по-прежнему не было никаких проблем с выбором маршрута. Я двигался, будто бомбардировщик, летящий в режиме следования рельефу местности. В результате я, скорее всего, очутился в одном из соседних зданий.
Здесь я должен был найти комнату 2-24. Интерьеры холлов отличались скороспелой роскошью, растиражированной дизайнерскими фирмами. Народу было мало, и никто никем не интересовался. На позолоченной ручке комнаты 2-24 висела табличка «Не беспокоить!». Возникло некоторое противоречие с управляющей программой. Тем не менее внутреннее давление пересилило, и я постучал.
– Входи, – раздалось из-за двери. Голос оказался знакомым, почти родным.
Я вошел.
Тогда мне было все равно, а теперь могу сказать, что впервые в жизни я увидел столько несопоставимых вещей одновременно. Огромная сумрачная комната; на окнах – полузакрытые жалюзи; посередине – круглая кровать, на ней не меньше десятка подушек и подушечек разной толщины; люстра под потолком, а рядом – железная клетка, подвешенная на толстых ржавых цепях. Цепи закреплены в кронштейнах, намертво привинченных к полу. В глубине – бар и внушительная батарея всевозможного пойла. Возле одной из стен установлен грубо обработанный деревянный крест с кожаными ремнями на перекладине. Под крестом – зловещего вида плеть, телевизор «филипс классик лайн» и большой алюминиевый таз. Повсюду множество зеркал, в том числе кривых. На низком столике – наручники, початая бутылка французского коньяка, детская соска, телефон и черная роза. На дальней стене – отталкивающие африканские маски, а также огромное полотно с разноцветными отпечатками чьих-то мощных ягодиц – стопроцентный высококачественный «боди-арт».