Дыхание еще не полностью вернулось к нему, но он уже стоял на ногах.
Впереди дымилась воронка.
– Рут... Рут...
Кричать было почему-то больно.
Но он все равно кричал:
– Рут!..
Воронка вполне могла вместить в себя средних размеров семейный автомобиль. Ее окружал валик упавшей сверху земли. Из глубины воронки шел дым.
– Рут? -Двигаясь точно пьяный, Сэм обошел яму по периметру, не отрывая глаз от дымящегося кратера. – Рут?
Он оглядел кладбище. Большинство могильных плит лежало на земле.
А с темного неба продолжали падать стебли травы, унесенной вверх взрывом. Теперь трава плавно опускалась вниз.
Зеленый снег. Он снял стебелек со своей груди и удивленно поглядел на него.
И тогда он заметил еще нечто – похожее на кусочек фольги, прилипший к его рубашке.
Он тронул фольгу пальцем.
Острая боль пронзила все тело и замерла где-то в мозгу.
Он снова дотронулся до серебристого кусочка.
Снова та же боль.
Понимание медленно добиралось до мозга.
Этот серебристый кусочек металла был осколком, шрапнелью, которая вонзилась ему в грудь после того, как бомба взорвалась.
Он поглядел на пальцы. Кровь.
На земле валялся какой-то предмет размером со «Сникерс». Головка змеи, срезанная осколком с головы монстра. Из пасти безжизненно свисал раздвоенный язык.
Сэм отбросил ее.
– Рут?
Голос звучал глухо, он слышал его как сквозь вату. Взрыв повредил ему слух.
– Рут?
Несколько шагов вперед – и Сэм увидел изогнутый торс и члены, мертво свисающие с кладбищенской решетки. На копьях, как будто специально уложенное, висело поперек ограды тело напавшего на него монстра.
На дороге валялся, отброшенный туда взрывом, боевой топор. Наконечники копий ограды прошли сквозь живот монстра. Острые концы, окрашенные кровью, торчали из одежды убийцы.
Хотя Сэм видел, что грудь монстра вздымается и опадает слабыми вздохами, но сознания уже не было.
Монстр умирал.
– Рут!
Сэм повернулся и пошел обратно к воронке. Он увидел множество людей, возникших из темноты. Каски полицейских, бойцы Гражданской обороны, медики из «Скорой». Один из них осторожно прижимал к груди девочку.
Даже с большого расстояния Сэм видел, что она невредима.
Сейчас на этой девочке было сосредоточено всеобщее внимание. Сэм не слышал слов, но он их прекрасно мог вообразить. Девочке обещали всю любовь и всю заботу, на которую способны люди. Теперь она принадлежала им, она была частью их мира.
А Сэм уже не чувствовал себя частицей их мира.
Их жизнь, их битвы, их трагедии будут продолжаться, но он не станет вносить в них свою лепту. И не станет влиять на них. Он был как футбольный игрок, которого заставили уйти с поля, не доиграв игру.
Остальная команда будет продолжать комбинацию, но уже без него.
Он снова подошел к краю воронки. И опустился на колени.
Из раны в груди толчками шла кровь, но он ее уже не ощущал.
И звон в ушах тоже стихал.
Мир становился каким-то зыбким. Реальность теряла четкость очертаний.
И снова его взгляд упал на бровку воронки, состоявшую из земли и обломков камней.
Из обломков он извлек кепи.
Эмблема была ему незнакома, но он знал, что она означает.
– О, Рут, – шепнул он. – О, Рут... Мне так жаль... Из-за меня ты опоздала на свой поезд.
Его тело содрогнулось.
– Прости меня. Рут...
А затем, еще когда его кровь капала на изодранное кепи, мир, казалось, бешено рванулся у него из-под ног.
И оказалось, что он уже не здесь.
Он стремительно падал.
В какое-то другое место. И в другое время.
Прошло лишь полчаса, если считать от последнего прыжка во времени, когда Сэм и Николь вошли в помещение музея в Гостевом центре. Как они и предполагали, трупы уже исчезли.
– Вышли из игры, – без всякого выражения сказала Николь, кивком указав на то место, где еще недавно лежали тела.
– А все остальное осталось как было, – пробормотал Сэм.
Он провел рукой по груди. Всего несколько минут назад, как ему казалось, он стоял на коленях возле бомбовой воронки, с осколком шрапнели, торчавшим между ребер. Кровь струей стекала по его лимонной рубашке. И вот он здесь – безупречно чистенький и новенький, как монетка, только что вышедшая из монетного двора. Рубашка будто сейчас из-под утюга. И легковушки с автобусом стоят на тех же местах, где стояли перед самым первым прыжком. В баках горючее, причем в том количестве – до последнего литра, – в каком оно было тогда.
А может, их вовсе и не транспортируют сквозь время, а просто восстанавливают заново при каждом новом прыжке – превосходные копии с великолепного оригинала?
– Во всяком случае, место для новых освободилось, – сказала Николь, открывая дверь, чтобы Ли и остальные мужчины смогли внести сюда тех, кто погиб во время последнего временного прыжка. Сэм попытался припомнить лица умерших, их удивленное выражение, широко открытые глаза, все, что появилось мгновенно в тот момент, когда ветви деревьев ворвались в их грудные клетки и головы, подобно рогам обезумевших северных оленей. Как раз в эту минуту Джад еще пытается с пилой в руке освободить трупы погибших туристов.
Вполне возможно, что вся эта возня с перетаскиванием трупов во временный морг бессмысленна, но им всем кажется, что они делают правильноедело. Разумеется, трупы все равно исчезли бы при очередном прыжке. Но люди привыкли хоронить своих покойников, соблюдая определенный ритуал, насчитывающий чуть ли не тысячи лет. В данном случае этот ритуал был далек от кремации и погребения и скорее напоминал обычаи древних эскимосов, которые выносили своих умерших на лед, где их поедали белые медведи.
Куда исчезали тела при каждом новом прыжке, Сэм не знал. Вполне возможно, что их отправляли в туманное далекое будущее, где похожие на зародышей потомки Человечества производили вскрытие. Он представил себе тела, лежащие на прозекторских столах, сердца, легкие, мозги, тщательно взвешенные и помещенные в банки с формальдегидом, готовые к отправке на музейные полки.
Эти ментальные картинки анатомического театра и ученых Будущего, изучающих тела, были невероятно точны и отчетливы, хотя Сэм и понимал, что все это результат его воображения. Да, именно отсутствие точных фактов о том, почему они несутся сквозь время, заставляет его воображение работать в таком направлении. Сэм просто сгорал от желания получить ответ. Любой ответ.