Вино из фиников было густым и приторно-сладким. Акмен-хотеп поднес кубок к губам, сделал глоток и поморщился. Воздух в царской палатке был прохладным и неподвижным. Не горела ни одна лампа, не тлел уголь в жаровне, несмотря на ночную прохладу. Царю прислуживали всего двое рабов; в страхе широко распахнув глаза, они робко стояли на коленях у входа в палатку.
В лагере царила тишина, только издалека слышалась негромкая музыка послушниц Неру, как обычно проводивших ночное бдение. Царь поднял глаза на силуэт, вырисовывавшийся в холодном лунном свете.
— Чего ты хочешь, брат? — спросил он голосом, охрипшим от вина.
Мемнет ответил не сразу. Верховный иерофант еще немного постоял у входа, привыкая к темноте, и только потом устало прошаркал внутрь и сел в кресло рядом с царем. Он сделал жест, раб торопливо прополз по песчаному полу и вложил кубок в руку жреца.
— Решил, что мы с тобой можем выпить вместе, — задумчиво произнес Мемнет, принюхиваясь к сильному запаху фиников и морщась. — А воды нет?
Акмен-хотеп сделал еще глоток.
— Я пью его не ради вкуса, — негромко ответил он.
Верховный жрец кивнул, но ничего не сказал, сделал пробный глоток и произнес:
— Не нужно винить себя за случившееся. Это война.
— Война, — буркнул Акмен-хотеп в кубок. — Это не та война, которую знали наши отцы. Это… это абсурд! — Допил остатки и гневно сверкнул глазами на раба. Тот быстро подполз к нему с новым кувшином. — И чем жестче мы сражаемся, тем становится хуже.
Он резко повернулся. Раб от неожиданности плеснул тягучее вино на руку царю.
— Что с нами происходит, брат? — воскликнул Акмен-хотеп. Его красивое лицо исказило отчаяние. — Неужели боги нас покинули? Куда я ни повернусь, везде смерть и разруха. — Он поднес к лицу наполненный до краев кубок, глядя пустыми глазами. — Иногда я боюсь, что, даже если сумею победить Узурпатора, мы уже никогда не избавимся от него.
Мемнет долго смотрел в свой кубок, потом сделал глоток.
— Возможно, и не должны, — негромко сказал он.
Царь замер. Мемнет не отвечал. На его лице появилось затравленное выражение, и Акмен-хотеп внезапно увидел, как изменились черты брата с того рокового дня под Зедри. Лицо жреца теперь походило на маску, неловко насаженную на череп. Мемнет сделал большой глоток и тяжело вздохнул.
— Ничто не вечно, — произнес он наконец. — И не имеет значения, во что мы верим. — Верховный жрец откинулся на спинку кресла, покрутил в руках блестящий кубок. — Кто помнит имена богов, которым мы поклонялись в джунглях, до того, как пришли в Благословенную Землю? Никто. О них не упоминается даже в самых древних свитках в Махраке. — Он поднял глаза на царя. — Они нас покинули или мы их?
Акмен-хотеп нахмурился, глядя на брата.
— Кто знает? — пожал он плечами. — Это совсем другие времена, и мы больше не те люди, которыми были когда-то.
— И я об этом, — сказал жрец. — Ты спрашиваешь, не покинули ли нас боги. Возможно, лучше спросить, не охладели ли мы к ним. А Нагаш, быть может, просто предвестник новой эры для нашего народа.
— Да как ты можешь такое говорить? — возмутился Акмен-хотеп.
Кажется, обвинительный тон царя ничуть не задел Мемнета.
— Роль жреца — это нечто большее, чем приносить жертвы и собирать десятину, — сказал он. — Мы еще хранители истин. Такова плата, наложенная на нас богами. — Он опустил глаза на тени на земле. — И эти истины не всегда приятно слышать.
Акмен-хотеп обдумывал это, уставившись в свой кубок. Он побледнел, его мучило отчаяние. Но постепенно лицо его стало суровым, брови сошлись в одну линию, губы поджались.
— Я скажу тебе, что я думаю, — медленно произнес он. — Я думаю, истина — это то, что мы делаем сами. Иначе зачем вообще нужны цари? — Царь допил вино одним долгим глотком и поднял пустой кубок к глазам. Кулак его сжался, мышцы на исполосованной шрамами руке напряглись. Акмен-хотеп смял металлический кубок в лепешку. — Ничто не предопределено до тех пор, пока у нас есть мужество сражаться за то, во что мы верим. — Он швырнул кусок металла на землю. — Мы свергнем Узурпатора и выгоним его дух в пустые земли, где ему самое место. И наша страна снова станет прекрасной, потому что я царь и прикажу, чтобы так было!
Мемнет поднял на него взгляд и долго всматривался в его лицо. Глаза жреца походили на темные колодцы, бездонные и непроницаемые, а на губах появился намек на улыбку.
— Ничего другого я от тебя и не ожидал, брат, — сказал он.
Царь хотел что-то ответить, но ему помешали звуки снаружи. Он нахмурился и прислушался. Мемнет склонил голову набок и тоже прислушался.
— Кто-то кричит, — заметил он.
— И не один человек, — добавил царь. — Может быть, это Пак-амн ведет своих солдат обратно в лагерь? Они весь вечер тушили пожары в городе.
Верховный иерофант уставился на остатки вина в своем кубке.
— Присматривай за ним, брат, — предупредил он. — Этот человек с каждым днем становится все опаснее.
Акмен-хотеп помотал головой.
— Пак-амн молод и горд, это верно, но разве опасен? — Однако, едва успев это произнести, он вспомнил их стычку перед самым сражением. «Так веди нас. Пока ты жив».
— Он вернул себе часть уважения, утраченного под Зедри, — сказал иерофант. — Кавалеристы славили его имя после битвы.
— И что в этом плохого? — спросил царь, хотя его уже мучили дурные предчувствия.
— Мастер Коня ясно дал всем понять, что он против войны с Узурпатором, — ответил верховный иерофант. — Кто знает, что он сделает, если поймет, что в состоянии повлиять на довольно большую часть армии?
Отдаленные крики с каждой минутой становились все громче. В конце концов царь понял, что больше не в силах это выносить.
— И что ты хочешь, чтоб я сделал, брат? — спросил он, потянувшись за мечом. — Сегодня на поле боя Пак-амн отлично мне послужил. У меня нет оснований его подозревать.
— И не будет, если он не дурак, — отрезал Мемнет. — Пристально следи за ним, это все, о чем я прошу.
Акмен-хотеп сердито посмотрел на жреца.
— Уже то плохо, что нам приходится остерегаться интриг Еретика, — проворчал он. — А теперь ты заставляешь меня сомневаться в чести моих полководцев!
Прежде чем Мемнет успел ответить, царь схватил свой меч и быстро вышел в холодную ночь. Усилием воли постаравшись выкинуть из головы слова брата, он поспешил на звук голосов. Четверо ушебти, стоявших на страже у палатки, окружили его со всех сторон.
Крики далеко разносились в ночном воздухе и раздавались с западной стороны лагеря. Акмен-хотеп ускорил шаг — крики были исполнены тревоги. Люди выбирались из палаток, полуодетые, держа в руках оружие, и исчезали в темноте. Справа от царя что-то мелькнуло. Он повернул голову и увидел двух послушниц Неру. Спотыкаясь, они шли по боковой дорожке, поддерживая под руки третью. Их церемониальные одеяния были в пятнах крови. Пробормотав ругательство, царь побежал.