Поскольку Памела недоуменно нахмурилась, он поспешно добавил:
— Надеюсь, ты не против. Я хотел удивить тебя греческими деликатесами.
— Удивить греческими деликатесами? Звучит интригующе. Почти так же интригующе, как выглядит сам этот ресторан. — Памела провела ладонью по креслу. — Шелковый бархат… мой любимый декоративный материал.
Прикосновение к бархату как будто оказало успокоительное действие, и тяжесть в голове Памелы начала таять. Ее пальцы задержались на прекрасной ткани.
— Шелковый бархат всегда напоминает мне о воде; он такой скользкий и мягкий… Я просто обожаю его.
— Рад, что тебе нравится, — сказал Аполлон, с облегчением видя, что Памела приходит в себя после воздействия его силы.
Памела оглядела неярко освещенную комнату. Они не просто были здесь единственными посетителями — во всем помещении вообще не было других столиков. А пространство было большим, но в то же время непохожим на все остальное во «Дворце Цезаря» и «Форуме»; здесь поработали декораторы, обладающие вкусом и чувством стиля. Никто не постарался набить все, от пола до потолка, разной псевдоримской ерундой. Пол, кстати, оказался просто невероятным. Он как будто был высечен из цельной мраморной плиты, хотя Памела отлично знала, что это невозможно.
— Какой здесь пол изумительный. Выглядит как лучший каррарский мрамор, но я никогда не видела каррары со сплошными золотыми прожилками, как здесь. И из того же мрамора — стены и колонны! Ох, как мне нравится этот минималистский стиль! Здешний декоратор был совершенно прав; такой мрамор слишком прекрасен, чтобы покрывать его росписями. Один-единственный гобелен — отличное решение; такого акцента вполне достаточно. — Памела показала на гобелен, закрывавший большую часть стены перед ними.
На гобелене был изображен обнаженный мужчина. Великолепный молодой обнаженный мужчина. Памела прищурилась, пытаясь рассмотреть его в рассеянном свете. Мужчина стоял рядом с колесницей, держа в руке лиру.
— Что-то в нем есть знакомое, — сказала Памела.
— Ну, может быть, это потому, что у тебя на шее висит его изображение, — быстро сказал Аполлон.
Памела потрогала золотую монету и улыбнулась.
— Верно, ты ведь говорил, что этот ресторан называется «Гора Олимп». Наверное, и здесь тоже изображен Аполлон. Знаешь, я определенно нахожу сходство между ним и тобой, особенно в том, как он смотрит на этом гобелене. Это даже немного странно.
— Совпадение, — беспечно бросил Аполлон. — Выпьем немножко?
Он подал кубок Памеле, потом поднял свой.
— За удачу!
Памела усмехнулась и погладила сверкающую сумочку, лежавшую рядом с ней.
— За удачу, — повторила она и отпила немного вина. — О, какое удивительно вкусное! Обычно мне не слишком нравятся белые вина.
Она заглянула в кубок.
— Но оно не совсем белое.
Цвет вина был таким же необычным, как и вкус. Если бы Памелу попросили описать его для какого-нибудь винного журнала, она сказала бы, что палитра этого вина легкая и свежая, как запах груши или дыни, а цветом оно напоминает солнечный свет.
— Что это, «Пино Крис»?
Аполлон пожал плечами.
— Не уверен. Я попросил подать лучшее из домашних вин.
И тут он сказал чистую правду. Весь ужин, вместе с вином, задумывала Артемида. Аполлон сделал еще глоток. Надо будет спросить сестру об этом вине, подумал он; вино действительно было и вкусным, и необычным. Оно казалось прохладным, однако Аполлон чувствовал, как вино наполняет его теплом, как бы исходящим откуда-то из глубины. Он посмотрел на Памелу. Ее щеки разгорелись, и она продолжала изучать отделку комнаты. Заметив его взгляд, Памела мягко улыбнулась. Ее губы чуть приоткрылись. Они были такими пухлыми, манящими…
— Я скучал по тебе сегодня, — сказал Аполлон.
— Я тоже по тебе соскучилась.
— Как же мне выдержать без тебя следующие пять дней?
— Пять дней?
Это должно было значить, что он приедет в Лас-Вегас в следующие выходные. Но разве она не собиралась вернуться в Колорадо? Ведь ее теперешний заказ должен был занять всего неделю. Пять дней без него… Мысли Памелы внезапно стали вялыми и несвязными… Время вдруг показалось неопределимым и незначимым. Она не хотела, чтобы он уезжал, но прямо сейчас он был здесь, так близко, что его можно было коснуться. Разве может мужчина быть таким красивым? Памела заставила себя остаться в кресле, хотя ей отчаянно хотелось перебраться в кресло Фебуса… содрать с него рубашку… и целовать, целовать его тело сверху донизу…
— Да, я… — Аполлон запнулся.
Что, собственно, они с Артемидой придумали в качестве объяснения его «поездки»? Аполлон вдруг понял, что ему очень трудно сосредоточиться на чем-нибудь, кроме ее губ.
Несколько девушек вошли в комнату одна за другой, неся полные блюда, и помешали Аполлону отшвырнуть стол и впиться в губы Памелы.
Аполлону и Памеле подали на золотых блюдах пищу богов.
— Тончайшие виноградные листья, начиненные лучшими кусочками мяса и сыром, — сообщила одна из служанок Артемиды нежным чарующим голосом, когда Памела откусила от душистого комочка.
— Барашек, вспоенный молоком и медом, — промурлыкала другая служанка.
Аполлон попробовал мясо, потом улыбнулся и с удовольствием принялся за еду. Конечно, его сестра обычно не отличалась хозяйственностью, но этим вечером она превзошла себя.
— Сыр из молока коз, за которыми ухаживали нимфы — так, словно это их любимые дети.
— Оливки и винные ягоды с горы Олимп, собранные нежными, знающими руками жриц Афродиты.
Да, это было наилучшее обслуживание, какое только видела Памела в своей жизни. Ей хотелось спросить Фебуса, как он умудрился организовать такой ужин. Должно быть, он забронировал для них двоих весь ресторан, а это значило — среди многого прочего, — что он невероятно успешный врач. А выглядел таким молодым! Вообще-то Памела собиралась спросить, сколько ему лет, и когда у него день рождения, и где он родился… но не потому, что это имело какое-то значение. Она просто удивлялась. Еще надо бы спросить его о… о… о чем? Она никак не могла сосредоточиться…
…потому что еда была такой потрясающе, невообразимо вкусной. Все чувства Памелы сосредоточились на ужине. Это было что-то большее, чем просто еда. Это напоминало о летнем солнце, жаре, желании… она перевела взгляд от тарелки на Фебуса, наблюдавшего за ней. Его глаза сияли, как сапфиры… У Памелы перехватило дыхание.
— Мы оставляем вас наедине; на ночь мы удаляемся… — пропели служанки.
И когда они исчезли, их сладкие голоса продолжали шептать почти неслышно:
«Отравляй… возбуждай… воспламеняй желание… Затуманивай ум, снимая запреты… разожги их…»
Аполлон и Памела едва заметили уход девушек. Они смотрели друг на друга, и вся комната, весь мир исчезли для них. Кожа у обоих горела от нараставшего внутреннего жара и желания.