А если он в Зоне?!
Но тут запищала рация, и Альтобелли услышал голос капитана Колхауна:
— Скоро открываем окно. Постарайтесь успеть, лейтенант. Слушайте время прохода и приблизительные координаты падения самолета…
Это был огромный аэробус — старая машина, которые давно уже не использовались серьезными европейскими авиакомпаниями, но вовсю — украинскими. Откуда он тут взялся? Самолеты над Зоной не летали вообще — себе дороже, иная аномалия стукнет и на десяти километрах, никогда не знаешь, чего от них ожидать… Поэтому все воздушные трассы над территорией Зоны упразднили. И вот — пассажирский самолет…
Хотя было видно, что летит он как-то дергано, нелепо, оставляя за собой хвост черного дыма. Видимо, в воздушное пространство Зоны аэробус вошел поневоле — что-то с управлением, к примеру…
— Смотрите — самолет! — сказал Аспирин.
Мы стояли и таращились в небо, пока огромная машина не легла на вершины деревьев и со страшным треском не обрушилась в лес. Взрыва не было, садился аэробус полого, а значит, там вполне мог кто-нибудь выжить.
— Быстро туда! — заорал я.
— А как же… — вякнул профессор, но я не стал его слушать, да и никто не стал. Самолет в Зоне — это ЧП. Это люди. Возможно, пять сотен людей. Это женщины и дети, черт бы их побрал. И на моем месте любой, даже многие из Тёмных, бросились бы их спасать. Есть вещи, которые неподконтрольны даже нашим внутренним законам и правилам. У пассажиров нет спецодежды, обуви, оружия. У них ничего нет, даже надежды. А если авиалайнер шлепнулся в мощный гравиконцентрат. У них вообще ничего нет. Их самих и то нет… Но это можно узнать только на месте.
Поэтому мы все пошли в направлении падения аэробуса — курс на ладонь правее водонапорной башни. И вышли к нему довольно скоро, через часок-полтора, миновав парочку довольно банальных ловушек вроде хищно потрескивающей «мясорубки», которую первым заметил, как ни странно, профессор Петраков-Доброголовин.
— Но наше задание… Как же мы… — бормотал он, топая вслед за мной. Многому научился жиртрест — шел исправно, след в след. Но ума не прибавил. Он мне снова перестал нравиться.
— Закрой рот, — сказал я ему.
— Зачем нам эти люди?! Мы ведь усложняем… — успел брякнуть он, и я ударил прикладом назад. Попал в грудину. Петраков-Доброголовин заперхал, задохнулся и быстро понял, что спорит с Упырем в таких ситуациях не стоит. Хемуль его совсем пристрелил бы, но Хемуль — он сумасшедший, а я пока нормальный. Пока. Или мне так кажется.
Самолет величаво лежал среди исковерканных деревьев. Что то в нем искрило, что-то — горело, но в целом нельзя было сказать, что машина так уж сильно пострадала. Я однажды был на месте падения армейского транспортного самолета, так там мясо лопатами выскребали из погнутых кусков фюзеляжа.
Где же люди? Мне, если честно, лезть внутрь совсем не светило, и похоже, мои товарищи были того же мнения. Мы осторожно обогнули корпус и увидели, что дверь открыта и из неё свисает полусдувшийся аварийный трап веселенькой жевто-блакитной расцветки.
Рядом с трапом никого не было. Мы замерли и прислушались. Неподалеку за деревьями явственно слышался какой шум. Я решительно двинулся в ту сторону, остальные молча по тянулись за мной.
Пассажиры аэробуса толклись на полянке, нас пока не замечая. Кто-то сидел на корточках, обхватив голову, и легонько раскачивался. Кто-то просто сидел на земле, прислонившись к дереву. Два или три человека лежали, над ними суетились женщины, одна из которых была в летной форме. Видать, стюардесса. Какая-то девица лет двадцати пяти, с пышной гривой золотисты волос, истерично рыдая, рвалась обратно в самолет. Её еле удерживала вторая стюардесса. На стюардессе и на самой лица не было, но она пыталась вразумить истеричку:
— Туда нельзя, понимаете? В любой момент баки с горючим могут взорваться. Да поймите же вы наконец, туда нельзя!
Девица явно не слышала ни слова, она молотила по плечу стюардессы одной рукой, а второй тащила за собой ребенка — маленькую девочку лет пяти-семи. Девочка отчаянно ревела.
Навскидку здесь было человек двадцать пять-тридцать. Немного для такого крупного самолета. Но и немало, если учесть обстоятельства. Ох как немало. Я даже слегка опешил. Трупы, очевидно, остались внутри лайнера. И верно: кому нужно возиться с мертвыми телами, если вокруг полно еще живых тел. До меня снова донесся голос стюардессы, которая, уже срываясь, крикнула:
— Да нет там никого живого, поймите же!
В этот момент Соболь широким шагом пересек поляну и влепил истеричке пощечину. Та сразу заткнулась и уставилась на него ошалевшими глазами.
— Ложись, дура. Сейчас будет взрыв, — спокойно сказал Соболь, — и ребенка своим телом прикрой. Или ты не мать ей?
— Мать… — просипела девица, — а вы… вы кто такой?!
И отступила, притянув к себе девочку, которая уже не в силах была реветь, а только непрерывно всхлипывала, вздрагивая всем телом.
Тут-то только на нас и обратили внимание. Кто-то радостно завопил, женщины заплакали, не иначе как от счастья. Еще бы — люди в спецкостюмах, с оружием. Кто, как не долгожданные спасатели?!
— Американцы! Американцы! — закричал кто-то. Понятное дело, негр с автоматом — кто ж еще, как не американец. Тем более на территории Украины.
Я их сразу обломал, сказавши:
— Господа и товарищи, не радуйтесь. Мы не американцы. И мы не спасатели.
— Как же так? — спросила стюардесса с тихим отчаянием. — Понимаете, нам необходима помощь…
— Мы не спасатели, — терпеливо повторил я. — И все мы находимся на территории так называемой Зоны, и еще не факт, что вам повезло. Смерть от декомпрессии куда лучше смерти от «мясорубки» или «карусели»…
— Я не понял, — сказал тощий субъект в дорогом с виду костюме. — Мы где? Что за карусели и мясорубки?
— Зона, — устало объяснил я. — Это такое место, где лучше не появляться без огромного багажа определенных знаний. А лучше вообще никогда не появляться.
— Кажется, понял, — сказал тощий. — А карусели…
— Это такие аномалии. Смертельно опасные.
В этот момент отступавшая в сторонку истеричная блондинка отпустила девочку и вдруг рванула в сторону самолета. Но Соболь был начеку. Он спокойно поднял ружье и выстрелил в воздух почти над ухом блондинки. Та ничком рухнула на траву. Пассажиры сбились в кучу и уставились на нас с ужасом. Какая-то тетка прижала к себе дочку блондинки.
— Никто. Никуда. Не двигается, — сказал я с нажимом.
В толпе прозвучал шепоток: «Террористы». Я с интересом посмотрел на этих испуганных людей и с некоторой долей жалости подумал, что еще неизвестно, что в их ситуации было бы лучше… То спасатели, то — террористы. Хочется подогнать все под привычные рамки, ясное дело. В Зону верить не решаются.