— Перефразируя вас, я скажу, что МОЙ тайный суд, как меч Дамокла, будет висеть над вашей головою. Согласен, легко бороться с тем, кто в тебя не верит. Но я-то в вас верю, господин Кречинский! Ваш главный козырь бит.
— Я могу вас убить, — предположил Кречинский; Аглая широко раскрыла глаза.
— Но уже есть другие, которые ЗНАЮТ. К тому же вы этого не сделаете. Не здесь и не сейчас, по крайней мере.
— Зачем же портить людям ужин, — улыбнулся Кречинский. — Вы же понимаете, что не представляете для меня опасности.
— Господин Кречинский, вы обязаны понять, что я не сам по себе сюда приехал. Не ради пустого любопытства ходил охотиться на вашу креатуру — пресловутого медведя. А уж после того, как я все узнал о судьбе несчастных де Гурси, после того, как погиб храбрый штабс-капитан Шкирятов…
— …дух мести овладел вами! — закончил Кречинский. — Иван Иванович, ну что же вы так выспренно говорите? Госпожа Мамаева так и вовсе потеряла нить разговора. Этак вы ее, чего доброго, перепугаете!
— Аглая, если тебя не затруднит, оставь нас наедине, — попросил Иван Иванович.
— Останьтесь, госпожа Мамаева! — жестко и властно произнес Кречинский.
И Иван Иванович понял, что Аглая сделает все, что ей велит демон. И самое обидное, что ничего демонического в этом почитании нет: Кречинский для нее герой, борец, а он, чиновник Рязанов, — мерзкий холуй и сатрап. Ее и привели сегодня лишь затем, чтобы посмеяться над ним… А он — чем он хотел напугать демона? «Суриозностью вида»?
Окликнув пробегавшего мимо официанта, Иван Иванович громко велел ему:
— Любезный, принесите мне водки.
Когда запотевший графинчик встал на стол, Иван Иванович понял, что момент наступил. Но его опередили люди полицмейстера: двое в черных чесучовых костюмах, выхватив полицейские «бульдоги», уже бежали к столику. Истерично завизжала женщина, где-то разбилась посуда, дробно рассыпавшись по полу.
— Вон! Все вон! — завопили сзади.
Над головой грохнуло, посыпалась штукатурка.
— Всем оставаться на местах! Лечь на пол!
Это кричал, кажется, Горбатов; Иван Иванович его не видел, полностью сосредоточившись на Кречинском. Демон застыл на месте, будучи, казалось, ошеломлен, и Рязанов прыгнул на него прямо через стол. В руке он держал то, что казалось ему наиболее уместным оружием в данной ситуации: камешки старого Овсея Цихеса — Эль, Элое, Саббаот, Адонай, Тетраграмматон. Расплеснув соус тартар, Иван Иванович сбил Кречинского вместе со стулом на пол и принялся запихивать ему в рот амулеты. Демон корчился, выказывая недюжинную силу, но Рязанов вцепился в него и не выпускал. На спину посыпался град мелких ударов — наверное, Аглая… Иван Иванович не обращал на них внимания. «Можете не носить с собою попусту эти варварские амулеты. Уверяю, меня они нисколько не беспокоят», — сказал вчера Кречинский. Стоило ли говорить об этом только ради демонстрации своего превосходства? Или демон все-таки опасался? Судя по тому, как задыхался сейчас Кречинский, как ослабли его руки, опасался, и не зря. Втискивая в хрипящую глотку скользкие от слюны камни, Иван Иванович не слышал, что происходит вокруг, и его вернули к реальности лишь выстрелы, загремевшие над самой головою. Затем кто-то потащил его прочь, ухватив за плечи.
— Полноте, господин Рязанов, голубчик… да оставьте вы его… — бормотал знакомый перепуганный голос.
Иван Иванович раздернул ворот, кто-то сунул в руку холодную рюмку, посоветовал:
— Выпейте, выпейте…
Рязанов глотнул водки, поставил рюмку куда-то в пустоту.
— Вяжите его… — пробормотал он. — Вяжите.
— Вяжут уже, — успокоил все тот же знакомый голос. Федор Ермиевич Свиньин, утирая с лица пот платочком, присел на корточки рядом. — Вы-то целы?
— Цел, — сказал Иван Иванович. В самом деле, стреляли ведь, кажется, не в него… — Кто стрелял?
— Дама, — развел руками полицмейстер. — А потом Брюханов, из моих…
— В кого?
— Да в нее же, — пояснил полицмейстер. — Она сначала в полковника, а потом в вас было намерилась, тут ее Брюханов и… того…
— Постойте… — Иван Иванович оттолкнул руки Свиньина и поднялся сам. — Что это означает — того?
— Да вроде насмерть, — виновато сказал полицмейстер.
Аглая лежала навзничь возле перевернутого столика. На щеке — белые пятна соуса, на груди — алая кровавая роза. В руке до сих пор зажат револьвер, французский офицерский «шамело», неудобная тяжелая вещь, — где она могла ее прятать?!
— Брюханов! Где Брюханов! — Иван Иванович заозирался, раздернул ворот еще шире.
Подвели одного из чесучовых господ.
— Что ж ты, а? — спросил Иван Иванович.
Брюханов огладил полы сюртука, кашлянул виновато. Из-за его спины выступил полицмейстер.
— Не вините его, — сказал Свиньин. — Гляньте вот лучше сюда.
Горбатов умер с салфеткою, аккуратно заправленной за воротник. Ослепительно белая, она странным образом гармонировала с окровавленным лицом полковника, которому пуля попала прямо в лоб. Аглая, оказывается, неплохо стреляла, хотя все это могло быть и случайностью… Очень часто первые в жизни выстрелы бывают удачными. Правда, столь же часто они бывают и последними…
— Константин Дмитриевич… — прошептал Рязанов.
Почему-то смерть полковника потрясла его больше, нежели потеря Аглаи. Может быть, оттого, что Аглаю он потерял уже давно, а Горбатов пришел сюда частным образом, чтобы помочь. Вспоминал Одессу, скучал по работе…
— Вас спрашивают, ваше высокоблагородие, — деликатно потрогав Ивана Ивановича за локоток, сказал второй чесучовый костюм.
— Кто там еще?
— Господин чиновник особых поручений губернатора, Макаров Иван Аполлинарьевич. Как раз ужинали здесь. Да вот они идут…
Молодой человек весьма приятной наружности шел через зал, огибая столики, и выглядел крайне раздраженным.
— Кто вы такой? — воскликнул он. — Что все это означает?
— Позвольте объяснить, — встрял было Свиньин.
Но чиновник отвел его рукою:
— Помолчи уж, Федор Ермиевич! Повторяю вопрос: кто вы такой?
— Титулярный советник Рязанов, приехал сюда по поручению Михаила Тариеловича Лорис-Меликова, — отрекомендовался Иван Иванович, понимая, что сейчас соблюдать инкогнито попросту не имеет смысла. — Прошу меня простить, господин Макаров, у меня дела.
Утративший дар речи Макаров остался стоять, не обращая внимания на бросившегося к нему полицмейстера, а Иван Иванович подошел к связанному Кречинскому. Демон лежал на боку, а Брюханов придавливал его коленом к полу. Поодаль валялся один из камешков Цихеса, каковой Иван Иванович поднял и положил в карман. Остальные, вероятно, проглотил Кречинский…