Площадь Оккулюм уже показалась впереди, и вдруг он заметил на улице статуи львов, по большей части опрокинутые и сильно поврежденные снарядами. Ариман узнал это место — улица Тысячи Львов — и едва не рассмеялся, когда увидел, что крайний слева лев остался нетронутым, таким же блестящим и гладким, как будто только что вышел из мастерской скульптора. Он остановился и протянул руку к ревущему хищнику.
— Наверное, ты и в самом деле счастливый, — сказал он, ничуть не смущаясь того, что выглядит глупо. — Я бы не возражал, если бы ты поделился со мной своей удачей.
— Суеверия тебе не к лицу, — раздался позади него чей-то голос.
Обернувшись, Ариман искренне обрадовался, увидев в толпе отступающих воинов прихрамывающего Хатхора Маата. Они бросились навстречу друг другу и обнялись, как любящие братья.
— Что произошло? — спросил Ариман, забыв о позолоченном льве.
— Король Волков, — коротко ответил Хатхор Маат, и других объяснений Ариману не потребовалось.
— А Фозис Т’Кар? — задал он очередной вопрос, когда весь отряд снова двинулся на юг.
Хатхор Маат отвернулся, и тогда Ариман заметил нездоровую восковую бледность его кожи, что для такого опытного биоманта было так же отвратительно и несвойственно, как и самая страшная мутация. Невероятно красивый в обычных условиях, Хатхор Маат казался совершенно сломленным, и его вид расстроил Аримана ничуть не меньше, чем все разрушения, произошедшие во время этой кошмарной битвы.
— Его унесло перерождение плоти, — сказал Хатхор Маат, не в силах скрыть ужас при воспоминании о том, что произошло. — Кустодий Вальдор его убил, но мне кажется, что Фозис Т’Кар сам позволил ему это сделать. Лучше умереть, чем жить таким чудовищем. Аурамагма тоже погиб.
Аурамагма не был близким другом Аримана, но он был капитаном братства, а вот гибель Фозиса Т’Кара его искренне опечалила. Если ему удастся пережить этот кошмар, он еще долго будет тосковать по утраченным друзьям. Ариман уже не в первый раз отметил, что лишь смерть позволила ему признать достойного воина своим другом.
Он постарался прогнать из головы мысли о Фозисе Т’Каре и обратился к низшим уровням Исчислений, чтобы подавить печаль потери. Однако его беспокоило то, как страшная утрата подействовала на Хатхора Маата. Левую сторону головы Маата покрывала корка засохшей крови, и это было наименьшим из повреждений. Его кожа мерцала внутренним светом, что говорило об угрозе перерождения, и Ариману оставалось лишь надеяться, что такой тщеславный воин, как Хатхор Маат, устоит перед соблазном снова прибегнуть к силам эфира.
— Куда мы направляемся? — спросил Хатхор Маат.
— Ко второй линии обороны, — объяснил Ариман.
— Что это за вторая линия?
— С востока на запад, между пирамидами Атенейцев и Павонидов, с Великой библиотекой в центре и пирамидой Фотепа в тылу.
— Довольно длинный рубеж, — заметил Хатхор Маат.
— Знаю, но намного короче, чем предыдущий. Если мы сможем удерживать его достаточно долго, чтобы большая часть граждан Тизки успела оказаться в относительной безопасности, которую предоставляет пирамида Фотепа, значит, нам удастся добиться чего-то стоящего.
— Не слишком много.
— Это все, что мы можем, — сказал Ариман.
Они продолжали бежать на юг, но, услышав звуки приближавшейся погони, Ариман стал оглядываться через плечо. Ужасные монстры, в которых превратились его воины, задержат Космических Волков, но убийцам Лемана Русса не потребуется много времени, чтобы расчистить себе путь. Ариман сдержал гнев, сознавая, что он не принесет ничего хорошего, поскольку слишком многое служило ему причиной. Поводов для гнева главному библиарию хватило бы на тысячу жизней.
Гнев на бездумную жестокость, с какой на них обрушились Волки Русса и Кустодес.
Гнев по поводу гибели многих воинов, заслуживавших лучшей участи.
Гнев на себя — за то, что так быстро позволил себе перестать задавать необходимые вопросы.
И самый сильный гнев на Магнуса — за то, что он оставил их наедине с их ужасной участью.
Ариман повел своих воинов через площадь Оккулюм, мимо стоявшей в центре колонны, чудесным образом избежавшей уничтожения во время бомбардировки. Площадь была заполнена людьми, бежавшими от Космических Волков и Кустодиев, поскольку их пули и клинки не разбирали, каких обитателей города они уничтожают. Испуганные горожане выбегали на площадь из боковых улочек и направлялись к самому южному выходу, широкому проспекту, носящему не слишком уместное для данной ситуации название — Мудрости.
От обозначавшей начало проспекта арки остались одни обломки, и упавшие колонны лежали вперемешку с разбитыми статуями давно умерших ученых-Атенейцев. Золотая облицовка Великой библиотеки Просперо едва просвечивала сквозь пелену дыма, выходившего из пробоин в стенах, а за ней сверкала хрустальная громада пирамиды Магнуса.
Пережившие эфирный взрыв и падение титана воины все еще прибывали на площадь, и Ариман насчитывал уже около трех тысяч Астартес своего Легиона. По сравнению с той силой, что начинала сражение, это, конечно, было слишком мало, но больше, чем ожидал Ариман. Интересно, сколько братьев погибло от рук Космических Волков, а скольких унесло перерождение плоти?
Ариман не стал искать ответа на этот вопрос, поскольку сейчас ему предстояло решить более важные проблемы. В сопровождении Собека и Хатхора Маата он перепрыгнул через мраморную статую сумасшедшего ученого Альхазреда [92] и побежал к Дворцу Мудрости. Проспект был вымощен черными мраморными плитами, и на каждой имелось выгравированное назидание, пожелание или предостережение самых выдающихся жертвователей библиотеки. Большая часть плит скрывалась под пылью, мусором или ногами перепуганных жителей Тизки, но Ариман, не забывая о космическом порядке, постоянно смотрел себе под ноги.
На первой плите были начертаны следующие слова: «Сила без мудрости уничтожит того, кто ею владеет».
Зная, что совпадений на свете не бывает, Ариман еще внимательнее стал всматриваться в надписи под ногами.
«Страждущие ищут силу, но не мудрость. Сила без мудрости опасна. Лучше сначала обзавестись мудростью».
«Обладающие знаниями не занимаются предсказаниями. Те, кто предсказывает, не обладают знаниями».
«Если ты злоупотребляешь силой, ты сгоришь, а затем познаешь истину. Если выживешь».
И последняя плита, к мрачной радости Аримана, оказалась красной и гласила: «Только глупец стремится в бой лишь из желания убить кого-нибудь».
Значение этих слов не могло от него ускользнуть, но Ариман недоумевал, почему изречения были показаны именно ему. Он вряд ли имел возможность повлиять на судьбу Тысячи Сынов.