Лемюэль нагнулся, протянул руку, и женщина ухватилась за его мясистое предплечье, а он обвил пальцами ее тонкое запястье.
— Готова?
— Готова, — ответила она.
Лемюэль потянул, а Камилла, перебирая ногами, поднялась по стенке и выбралась на поверхность.
— Впечатляет, правда? — спросила Камилла, отползая от края раскопа и поднимаясь на ноги.
— Как будто станцевала, — сказал Лемюэль, заставив Камиллу вздрогнуть. — Итак, что же это такое? — спросил он, указав на полускрытую землей находку.
Камилла опустила взгляд на боевой шлем и услышала эхо яростного вопля женщины.
— Не имею понятия, — пожала она плечами.
На окраине поселения агхору по распоряжению Камиллы сервиторы выкопали яму размерами сто на шестьдесят пять метров. И при первой же выемке грунта обнаружилось многообещающее количество находок, происхождение которых нельзя было приписать ни Агхору, ни Империуму. Но сейчас половина сервиторов нестройными рядами стояла под обширным тентом, установленным на краю раскопа.
Мысль о том, что сервиторам необходимо устраивать перерывы в работе, не посещала Камиллу до того самого момента, пока адепт Спулер не поставил ее в известность, что из-за угрозы теплового удара вынужден отстранить от работы шесть землекопов. Сервиторы не чувствовали ни усталости, ни голода, ни жажды, а потому продолжали работать до полного истощения.
Тем не менее в первый же день они достигли результатов, о которых Камилла могла только мечтать. Раскопки были организованы к востоку от поселения агхору, носящего название Акалтепек и расположенного в трехстах километрах севернее Горы. В отличие от унылых солончаков, местность здесь отличалась роскошной растительностью. Название деревни в переводе с местного наречия означало «водяной дом», и Камилла пришла к заключению, что этот термин относился к каноэ, на которых обитатели подземной деревни ловили рыбу в расположенном рядом озере.
Агхору строили свои жилища под землей, что позволяло укрыться от палящих лучей солнца и сохранять более или менее постоянную температуру, создавая на удивление комфортные условия для жизни. Камилла не раз посещала жителей Акалтепека, находя их спокойными и вежливыми, а языковой барьер преодолевался при помощи минимального набора жестов, выражающих уважение и доброжелательность.
Сервиторы Камиллы раскопали давно заброшенные поселения агхору. Лучшее объяснение этому обстоятельству, полученное при помощи лексикографа, звучало как «плохие сны». Адепт Спулер не придавал значения такому толкованию, считая его примитивным суеверием или ошибкой перевода, но Камилла, после того как прикоснулась к найденному шлему, не могла с этим согласиться.
Ей нравилось пребывание в этом мире, и Камилла наслаждалась неспешным и расслабленным темпом жизни, а также тем, что здесь на нее не давило наследие прошлого. Она сознавала, что агхору живется нелегко, но для нее самой экспедиция стала желанной передышкой от беспокойной суеты летописца Двадцать восьмой экспедиции.
Мужчины племени, не снимая масок, отмахивались от жужжащих насекомых, лежа в тени высоких деревьев, увешанных яркими пурпурными плодами, а женщины трудились на берегу озера, изготавливая длинные копья для охоты на рыбу. Даже дети здесь никогда не снимали масок, и это поначалу вызывало у Камиллы замешательство, но постепенно она привыкла к этому, как и ко многим другим реалиям местной жизни.
Дикорастущие травы и поля созревающего под солнцем урожая колыхались от дуновений легкого бриза, и Камилла ощутила покой, какого не знала уже много лет. Этот мир обладал своей историей, но она была погребена очень глубоко, намного глубже, чем в любом другом мире, где приходилось бывать летописцу. Ей нравилось наслаждаться тем, что было перед глазами, а не испытывать постоянное давление истории.
Рядом с длинным полотнищем брезента, на котором были разложены сегодняшние находки, опустился на колени Лемюэль. Его внимание привлек обломок, похожий на часть полированного керамического диска.
— Очередная выставка сокровищ, — сухо произнес Лемюэль. — Теперь я понимаю, почему меня сюда тянет.
Камилла улыбнулась:
— Да, это действительно сокровище. И его происхождение не имеет отношения к человечеству, я в этом уверена.
— Вот как? — удивился Лемюэль, постукивая костяшками пальцев по плоскому краю диска. — Это очень интересно. Кто же тогда создал все это?
— Я не знаю, но, кто бы они ни были, эти существа вымерли десятки тысяч лет назад.
— Что ты говоришь? А выглядит так, словно этот предмет был изготовлен только вчера.
— Да, материал, из которого он сделан, похоже, не подвержен старению.
— А как же ты узнала о его возрасте? — спросил Лемюэль, глядя ей прямо в глаза.
Он знает? Но откуда?
Камилла помялась:
— По глубине залегания находок и, вероятно, благодаря накопленному опыту. Я провела много времени, копаясь в руинах Терры, и неплохо научилась определять возраст находок.
— Пожалуй, — протянул Лемюэль. Он повертел в руках обломок диска и внимательно присмотрелся к месту разлома. — Как ты думаешь, из чего он сделан? Он гладкий, словно фарфор, однако внутренняя структура напоминает органические соединения вроде кристалла.
— Дай-ка я взгляну, — попросила Камилла.
Лемюэль протянул ей осколок диска, и в этот момент его пальцы скользнули по руке Камиллы выше края перчатки. Она почувствовала, как между ними проскочила невидимая искра, а перед глазами возникла белостенная вилла, окруженная фруктовым садом, у подножия горы с плоской широкой вершиной. С террасы на крыше махала рукой женщина с эбонитово-черной кожей и очень грустным лицом.
— Ты в порядке? — спросил Лемюэль, и видение мгновенно рассеялось.
Камилла тряхнула головой, прогоняя тягостное впечатление.
— Все прекрасно, это просто жара, — сказала она. — Не похоже, чтобы этот предмет подвергался обработке, верно?
— Да, — согласился Лемюэль. Он поднялся на ноги и отряхнул пыль с рубахи. — Посмотри на эти пронизывающие структуру линии. Это линии роста. Предмет не был отштампован на станке или отлит в форме. Этот материал, чем бы он ни оказался, рос и в процессе роста формировался. Это напомнило мне работу одного человека, которого я знал в Сангхе, еще на Терре. Его звали Бабечи. Это был очень тихий и незаметный человек, но из всего, что росло, он мог сотворить настоящее чудо. А в тех местах, откуда я родом, это большая редкость. Он называл себя арбоскульптором [28] и мог придать самую причудливую форму любым кустам и деревьям.
Лемюэль улыбнулся, погружаясь в воспоминания:
— При помощи секатора, деревянных досок, проволоки и веревок Бабечи превращал выбранный саженец в стул, скульптуру или арку. Во все, что бы ни пришло ему в голову. Мой парк из алычи, мирта и тополей со временем превратился в подобие благотворительной столовой Нартана Дьюма из Фан-Каоса.