В картографических каталогах Империума планета обозначалась как Приют Ковчега II — общепринятое системное название для периода ассимиляции, за которым следовали либо переговоры, либо выстрелы. Местные жители называли свою планету Гелиоса. А солдаты Имперской Армии дали ей другое имя, такое же, как и остроклювым убийцам, грозившим гибелью многим воинам, которые штурмовали высотные крепости.
Они называли ее Сорокопут.
После Агхору силы братства, к которому принадлежал Ариман, значительно выросли вследствие неожиданных колебаний Великого Океана, и Корвиды снова спасали жизни имперцев. Они видели отголоски будущего и возвращались в свои физические тела со знанием о расположении вражеских крепостей и засад.
Столь важная информация позволила Тысяче Сынов и Гвардии Шпилей Просперо организовывать координированные атаки на горные крепости и направлять воздушные силы на подавление самых значительных очагов сопротивления их защитников.
Магнус лично возглавлял многие атаки и пользовался энергией Великого Океана, словно оружием, которое можно вынимать из ножен и убирать обратно в любой момент. Никто не мог ему противостоять, и даже самым одаренным последователям было не под силу пользоваться временем и пространством, возможностями физическими и психическими.
Пока Несущие Слово усмиряли гражданское население стоявших в предгорьях селений, Тысяча Сынов пробивали путь для Космических Волков, которые готовились нанести в сердце Авенианской империи решающий удар. После падения Крепости Ворона 93 до этого дня оставалось совсем немного.
Ариман прошел вдоль ряда мертвых тел и остановился над одним из воинов-авенианцев, чье тело не слишком пострадало в бою. Аэтпио, мерцавший над его плечом, слетел к трупу, чтобы поживиться исчезающей аурой убитого солдата.
Страх, гнев и растерянность — вот все, что осталось от эмоционального фона: страх перед лицом смерти, гнев на чужеземцев, опустошающих его родину, и растерянность... растерянность оттого, что он не знал причин происходящего. Это последнее ощущение удивило Аримана. Как можно было не знать, почему воины Империума ополчились на его мир?
Тонкая черная броня убитого плотно прилегала к его высокому и очень худощавому телу. На груди виднелся символ — двуглавый сорокопут с распростертыми крыльями. Эмблема настолько походила на имперского орла, что противостояние казалось почти невероятным.
Лица стройных и тонкокостных авенианцев отличались крайне резкими очертаниями, словно позаимствованными у гор, среди которых они жили. Их тела казались слабыми и хрупкими, но впечатление было обманчивым. Аутопсия позволила установить, что гибкие кости обладают большой прочностью, а броня снабжена фиброволоконными мышцами, очень похожими на те, что использовались в бронекостюмах Астартес.
Ариман уловил горячий запах зверя с резким привкусом льда и постукивание когтей, что служило верным признаком присутствия фенрисийского волка. Волк рыкнул, и Аэтпио тотчас скрылся в эфире. Ариман, обернувшись, увидел перед собой горящие янтарные глаза и полную зубов пасть, готовую его растерзать. Позади, в плаще из волчьих шкур, стоял Охтхере Судьбостроитель. Его взгляд, минуя Аримана, остановился на мертвом теле.
— Странная форма для такого гористого мира, — заговорил Судьбостроитель.
— Еще одно доказательство того, что жизнь порой опровергает вероятности, — поддержал беседу Ариман.
— Да, ты прав. Посмотри хотя бы на Фенрис. Какая форма разумной жизни решится эволюционировать в таком враждебном окружении? И тем не менее планета кишит жизнью: морские драконы, кракены и волки.
— На Фенрисе не водятся волки, — машинально произнес Ариман, вспомнив слова Магнуса.
— Что ты сказал?
— Ничего, — ответил Ариман, удивленный угрожающей ноткой в голосе рунного жреца. — Просто повторил нелепый слух.
— А, знаю. Я и сам это слышал, но доказательство обратного перед тобой. — Судьбостроитель провел закованной в броню рукой по жесткой, словно проволока, шерсти зверя. — Ймир — волк, он родился и вырос на Фенрисе.
— Да, конечно, — согласился Ариман. — Наглядный пример.
— Чем тебя привлек убитый противник? — спросил Судьбостроитель, ткнув концом посоха в труп. — Он ведь ни о чем не может рассказать. Или ты умеешь разговаривать с мертвыми?
— Я не занимаюсь некромантией, — заверил жреца Ариман, заметив в его глазах замешательство. — Мертвые хранят свои секреты. Только живые могут расширить наше представление об этих мирах.
— А что здесь понимать? Если они сопротивляются, мы их уничтожаем. Если покоряются нашей воле — щадим. Больше и говорить не о чем. Ты слишком все усложняешь, друг мой.
Ариман улыбнулся и выпрямился. Он лишь чуть-чуть превосходил ростом жреца, хотя тот был шире в плечах и массивнее.
— Или это ты оцениваешь все слишком прямолинейно.
Рунный жрец помрачнел.
— У тебя приступ меланхолии, — холодно произнес он.
— Возможно. — Ариман поднял голову и поверх гор посмотрел на горизонт и стоящие вдали серебристые города. — Мне больно даже представить, сколько знаний мы здесь потеряли. Мы навсегда лишились возможности чему-то научиться у этих людей. Что мы оставим после себя, кроме пепла и ненависти?
— Что здесь останется после нашего ухода, не наше дело.
Ариман покачал головой.
— А должно быть нашим, — сказал он. — Как, например, для Жиллимана. В тех мирах, которые покорил его Легион, жители прославляют имя этого примарха, неустанно трудятся на благо Империума и являются его верными подданными. Люди же этих миров в лучшем случае будут недовольными гражданами, а в худшем — примутся постоянно затевать восстания.
— Тогда мы вернемся и покажем им, что ждет клятвопреступников, — рассердился Судьбостроитель.
— Иногда мне кажется, что мы очень похожи, — сказал Ариман, раздраженный прямолинейностью Охтхере. — Но потом приходится вспоминать, насколько мы разные.
— Да, мы сильно отличаемся друг от друга, брат, — произнес рунный жрец более мягким тоном. — Но нас объединяет война. Остается только Утес Феникса, и, когда он падет, наши противники окажутся перед выбором: или признать свое поражение, или быть уничтоженными. В течение недели Сорокопут будет нашим, и мы с тобой смешаем кровь в победной чаше.
— Гелиоса, — поправил его Ариман. — Этот народ называет свой мир Гелиосой.
— Это не надолго, — пообещал Судьбостроитель и поднял голову, прислушиваясь к реву двигателей над самой высокой вершиной. — Король Волков уже здесь.
Леман Русс — Король Волков, Великий Волк, Волк Повелитель Фенриса, Яростный, Гроза Врагов, Истребитель Зеленокожих.
Ариман слышал эти и многие другие титулы примарха Космических Волков, но ни один из них не мог точно передать неизгладимое впечатление, производимое этим волком в обличье человека, который только что ступил на потрескавшиеся камни Крепости Ворона 93. Светлая скала почернела от раскаленных струй тормозных двигателей его «Громового ворона», и в воздухе резко запахло перегретым камнем.