— И все же я здесь, — сказал Кай.
Стоявший рядом с ней человек сделал шаг вперед. Его устрашающая внешность вполне соответствовала мерцающей дымке враждебности, окружавшей фигуру. Облаченный в угольно-черные доспехи, с непримиримым обветренным лицом, верхняя часть которого была скрыта под визором шлема, он олицетворял власть, словно кулак в кольчужной перчатке.
Воин принял от командира эскорта свернутый пергамент и сломал восковую печать.
— Передача состоялась, — сказал он, ознакомившись с содержанием документа. — Теперь Кай Зулан находится под охраной Черных Часовых.
— Под охраной, капитан Головко? — уточнил Кай.
Из башни вышел отряд солдат в рельефных кирасах и конических шлемах — доспех, очень похожий на первую модель брони Астартес. Каждый воин держал в руке длинное копье с черным лезвием и кристаллическим набалдашником на конце древка.
— Да, Зулан. И теперь я генерал-майор Головко, — ответил воин.
— Ты неплохо продвинулся, — заметил Кай. — Неужели все старшие чины твоей службы погибли в каком-то ужасном несчастном случае?
— Кай, процесс излечения не стоит начинать с оскорблений, — вмешался Тортега.
— Ой, заткнись, несчастный идиот! — воскликнул Кай. — Уходи, пожалуйста. Забирай этот драгоценный скиммер примарха и уматывай отсюда. Не могу больше тебя видеть.
— Я просто пытаюсь помочь, — с недовольной миной отметил Тортега.
Женская рука мягко обхватила локоть Кая, и в его сознание хлынул поток умиротворяющей энергии, сгладивший взъерошенные мысли и наполнивший его ощущением безмятежности, которой он был лишен все последние месяцы.
— Все в порядке, хирургеон Тортега, — сказала Аник Сарашина. — Кай дома, и он один из нас. Вы сделали все, что могли, и теперь наша очередь о нем позаботиться.
Тортега коротко кивнул и резко развернулся. Он помедлил, словно собираясь что-то сказать, но передумал и забрался в скиммер. Солдаты Дома Кастана последовали за ним, и с глухим щелчком створки люка опустились.
Скиммер вертикально поднялся и улетел, как будто старался поскорее покинуть эти места.
— Гнусный человечишка, — произнес Кай вслед удаляющемуся скиммеру.
В глубоком подземелье Башни Шепотов одинокая фигура в одеянии, украшенном вышивкой и нефритом, стояла в центре сводчатого зала, где раздавалось эхо бесчисленного множества голосов ушедших хористов. Неузнаваемые и неразборчивые звуки кружились над головой, словно искаженный вокс-сигнал или сообщение, пришедшее из древних веков.
В центре купола внутренним светом мерцала кристаллическая решетка, и ее сияние стекало с многочисленных углов снопами рассеянных лучей. Эвандер Григора стоял в центре светового клубка, раскинув руки, словно дирижер невидимого оркестра. Вокруг него формировались туманные силуэты, бесчисленные лица, предметы и пейзажи. Они кружились в падающих лучах словно привидения, затем рассеивались клочьями тумана, подчиняясь его отточенным жестам.
Голоса звучали то громче, то тише, передавая разрозненные слова и растянутые фразы, бессмысленные для всех, кто не постиг искусства криптэстезианства. Григора процеживал Поток с аккуратностью опытного хирурга, отбрасывая то, что не представляло значения, и откладывая в памяти заинтересовавшие его фрагменты.
Григора был не из тех, чьего общества ищут окружающие. Обладатель ничем не примечательной внешности, он видел тайное, уродливое лицо человечества, и это знание застыло на его лице вечной меланхолией. В то время как другие могли говорить о любви, истине и новом Золотом веке, Григора видел в психической сущности каждого сообщения, принимаемого в Городе Зрения, все те же похоть, лживость и застарелое лицемерие.
И сейчас все это проявлялось как никогда ярко.
После предательства Хоруса и отправки карательной флотилии Рогала Дорна астропатические хоры, стремясь удовлетворить все запросы по ведению удаленной войны, работали на пределе своих возможностей. Хорус Луперкаль разжег угли предательства в нестабильной Галактике, и волна отступничества приводила под его знамена все новые и новые системы, еще недавно заявлявшие о своей преданности Империуму.
Казалось, что мечта Императора о галактическом Единстве тает с каждым днем.
Эфирное пространство было переполнено астропатическими сигналами, но в варп уносились все новые и новые послания, вопиющие о помощи или просто брызжущие ненавистью. Залы-ловушки под железными башнями Города Зрения заполнялись психическим отсевом тысяч сообщений, и криптэстезианцы Григоры с трудом успевали справляться с этим грузом. Перед лицом предательства каждое послание, направляемое на Терру, независимо от того, насколько подлинным оно казалось, должно было быть тщательно исследовано. Поток непрерывно профильтровывался в поисках малейших признаков шифровок, которые могли предназначаться для тайных агентов Воителя.
Из Дворца ежедневно отправлялось невероятное количество информации, отчего астропаты Города Зрения сгорали намного быстрее, чем прежде. Капитаны Черных Кораблей, стараясь восполнить потери, все шире раскидывали свои сети в поисках псайкеров, но война лишала их возможности охотиться в самых многообещающих системах.
Новые астропаты появлялись каждую неделю, но потребности Империума намного превышали их возможности.
И тем не менее в составе свежего пополнения астропатов имелась одна личность, которую Григора считал помехой.
Он категорически возражал против возвращения Кая Зулана в Башню Шепотов, настаивая на его водворении в Пустой горе, но хормейстер проигнорировал его доводы. В решении о репатриации Зулана Григора усмотрел влияние Сарашины, и потому встретил ее по возвращении с очередной встречи с эмиссарами Сигиллита. В походке женщины отчетливо виднелась усталость, но ее состояние нисколько не беспокоило Григору.
— Итак, твой ученик возвращается к нам? — спросил он, даже не стараясь скрыть своей язвительности.
Она обернулась, и Григора заметил мгновенно подавленную вспышку раздражения.
— Не сейчас, Эвандер, — откликнулась Сарашина. — Дай мне хотя бы войти в башню, прежде чем набрасываться с упреками.
— Это срочный вопрос.
Она вздохнула.
— Кай Зулан. Да, он прибудет на этой неделе.
— Надеюсь, ты сознаешь, что Дом Кастана просто избавляется от него, чтобы сохранить лицо перед Тринадцатым легионом. Если ты не сумеешь его восстановить, вина падет не на них, а на нас.
— Мне не придется его восстанавливать, потому что он не сломан, — ответила тогда Сарашина, торопливо шагая к башне. — В нашем деле каждый рано или поздно ощущает потерю и получает травмы.
Григора покачал головой.
— У Зулана нечто иное. Космодесантники должны были всадить болт в затылок и ему, и девчонке, как только их обнаружили. Вердучина это понимает, как понимает и хормейстер. Но только не ты. Почему?