Бофранк отложил вилку.
– Далее. Говорите далее.
– Больше мне нечего сказать, хире Бофранк. Разве что назвать имя несчастной девушки - ее звали Роза Эма Рената, двадцати семи лет от роду.
Продажную женщину двадцати семи лет от роду трудно назвать девушкою. Про нее не скажешь, подобно поэту:
Рыдайте, дщери, матери со чада!
Ведь солнце вашей чести прочь от вас
Ушло отныне в неурочный час,
Померкнув в клубьях копоти и чада.
Но Бофранк оставил это незначительное упущение без ответа. Чтобы оттянуть разговор, он еще немного поел, не обращая притом никакого внимания на пристальный взгляд юного Фолькона, запил пищу вином и только после этого спросил:
– И чего же вы хотите от меня, хире Фолькон?
– Я вспомнил ваш доклад… - повторил юноша в смущении. - Я нашел ряд несомненных совпадений и подумал…
– Мне совершенно безразлично, что вы подумали, - прервал его Бофранк. - Я, знаете ли, ныне занимаюсь преподаванием и не имею времени для выслушивания подобных умственных экзерциций юных архивариусов. Посему прошу вас не мешать мне далее завтракать… Оставьте мой дом, хире Фолькон!
– Но… Но я думал…
– Ступайте же! - велел Бофранк, возмутясь. Юноша поднялся и, в смятении комкая в руках свою шляпу, попятился к дверям. Бофранк проводил его взором и вернулся к завтраку, но ум его бежал еды.
Обстоятельства, о которых поведал юный Фолькон, насторожили конестабля, ибо никак он не ожидал, что воспоминания о тех мрачных днях возобновятся здесь, в столице. Можно было предположить, что убийство совершил некто, читавший отчеты Бофранка или знавший о событиях в поселке, - дабы запутать следы. Однако Бофранк отнюдь не полагал, что самое простое решение вопроса и есть верное.
Отрубленные пальцы руки неожиданно отозвались острой мгновенной болью. Конестабль застонал и опустился на постель, мучимый болью телесной и смятением душевным. Дождь, шедший всю ночь, припустил с новой силой, но Бофранк этого не заметил…
Многие люди говорят,
Что сны - это обман и ложь,
Но бывают такие сны,
В которых нет ни капли лжи
Роман о Розе
Как известно всем, человеку свойственно видеть сны разного порядка: дурные, приятные или же смутные. Ученый референдарий Альтфразе в свое время удумал классифицировать виды человеческих снов, которых полагал не более двух сотен, однако от умственного усилия скоро тронулся рассудком и был помещен в Одервальд - обитель скорби для таких, как он. О существовании оного референдария Хаиме Бофранк вспомнил рано утром, когда проснулся с громким криком и в порывистости движений едва не упал со своего ложа на пол.
Сон его был ужасен - привиделось ему, как будто он стоит на одной из главных площадей города, подле памятника герцогу Энрадеру, а над городом светит большая луна отчего-то ярко-красного цвета. Сам конестабль притом абсолютно и неприлично гол, а в руках имеет вместо шпаги корявую палку, а вместо пистолета - ночной горшок. И вдруг со всех сторон к нему начинают сбегаться кошки разного размера, но одного цвета, а именно угольно-черного, и скалят свои маленькие острые зубы, и выпускают свои маленькие острые когти, и глядят пристально, и глаза у них - человечьи. И, хотя кошки не кусали и никак иначе не касались Бофранка (сон был не из самых страшных - случается, что грезятся вещи куда более богомерзкие и ужасные), сердце его билось с необычайной силою, а руки тряслись. Самое же неприятное было в том, что сон этот снился Бофранку уже восьмую ночь подряд - с незначительными вариациями, и каждое пробуждение было беспокойнее предыдущего.
Уже в послеобеденное время конестабль изыскал Проктора Жеаля, по обыкновению кипятившего в тигле нечто, испускающее отвратительный смрад, и поведал о своих бедах.
– Что же с того? - спросил Жеаль, помешивая варево стеклянной палочкой. - Очевидно, ты чересчур много пьешь вина на ночь. С этой привычкою пора покончить, ибо возраст твой…
– Ты, верно, не слушал меня! - резко отвечал Бофранк. - Того не может быть, чтобы один и тот же сон снился несколько ночей кряду!
– А жаль, - заметил Жеаль. - Иной фривольный сон прерывается весьма некстати, и недурно было бы увидеть его в следующую ночь. Правда, бытует мнение, что подобные сны внушает враг рода человеческого, и являющиеся нам суккубы…
– И опять ты не о том! - в раздражении сказал Бофранк, садясь на шаткий табурет. - Помнишь, ты как-то говорил мне о референдарии Альтфразе?
– Альтфразе? Но бедняга в доме для умалишенных.
– Нельзя ли проверить? Возможно, он уже излечен, и я хотел бы навестить его - может быть, он сумеет растолковать мои сны.
– Толкование сновидений - практика весьма сомнительная, друг мой Хаиме. Многие полагают его ересью, другие - пустым шарлатанством, направленным разве на обирание незадачливых простаков. Однако сказывают, есть и серьезные толкователи. Одного такого я знаю - он жил в столице еще год тому, да и сейчас, надо полагать, живет, коли не сгубило его ржаное крепкое вино и темное пиво, до которого он был великий охотник.
– Что он за человек?
– Вопреки твоим ожиданиям, молод и весел, не чета сумасбродному старцу Альтфразе. Полагаю, тебе он понравится.
Кого не пленит
Доблестей список свободный:
Взор смел и открыт,
Полон силы природной;
В поступках сквозит
Строй души благородной…
Впрочем, ты сам все увидишь, друг мой Хаиме.
– А как же референдарий? - спросил Бофранк.
– Я наведу о нем справки, но более доверяю как раз Альгиусу - так его зовут. Знакомство наше было шапочное, но, думаю, он меня припомнит, коли явлюсь. Да что говорить, прямо сейчас и поедем, коли есть время.
– А как же твой опыт?
– Опыт мой не удался, - разочарованно сказал Жеаль, выливая варево в лохань. - Видишь ли, состав должен иметь цвет золотистый с черными прожилками, а тут невесть что за цвет. После я попробую с другими веществами, пока же пойдем на свежий воздух, ибо от дыма и чада у меня разболелась голова.
Наняв двухколесную открытую повозку, они поехали к Четырем Башням, где, по словам Жеаля, год назад обитал толкователь сновидений. Возница остановил у самих башен, сказавши, что дальше везти почтенных хире не станет, ибо место это неспокойное и делать ему там вовсе нечего. Расплатившись, Бофранк и Жеаль далее пошли пешком, сопровождаемые взглядами местных жителей, по виду людей в самом деле опасных. Конестабль пожалел, что не взял с собою пистолета; впрочем, вдвоем с Жеалем, который преизрядно фехтовал, они могли отбиться и шпагами, коли нападающих не будет слишком много.