Мысль о том, что ее захватил этот пресловутый, печально известный убийца, ужасала, но Софья Валенчик была сильной женщиной, и ее решение не встретить конец своих дней на этом провонявшем смертью чердаке не позволяло ей сдаться.

И тут она поняла, как можно достать нож. Кресло слишком тяжелое, чтобы она в своем нынешнем состоянии могла перевернуть его, но есть один способ…

Она вцепилась зубами в кляп и начала работать залитым смолой обрубком большого пальца — вверх-вниз, вверх-вниз. Обжигающие волны боли полились вверх по руке, когда черная корка отошла, и ремень стал тереться о живое мясо. Из раны хлынула кровь, из глаз — слезы, грудь разрывали мучительные рыдания.

Но вскоре вся рука стала скользкой от крови, и женщина поняла, что готова.

Софья сжала пальцы левой руки так плотно, как только смогла, и сильно рванула; кляп заглушил крик невыносимой боли.

Да, невыносимой, но женщина продолжала тянуть, борясь за свободу руки. Без большого пальца сражаться с ремнем оказалось немного легче. Искалеченная кисть чуть-чуть проскользнула вверх, и Софья удвоила усилия, крепко зажмурив глаза от боли, грозящей все-таки одержать победу.

Кожа и мускулы вокруг обрубка порвались, и женщина почувствовала, что рана расширилась. Еще больше крови лилось на кисти, красный дождь барабанил по деревянному полу. Но рука проскользнула еще на йоту, и даже зная, что рана рвется тем больше, чем сильнее она тянет, женщина продолжала бороться.

Раздался последний полузадушенный крик боли — и дело было сделано.

Рука была свободна — пусть и висела безвольно и горела так, словно ее погрузили в раскаленную лаву, но ее больше не держали никакие путы!

Софья балансировала на грани обморока и пыталась сохранить сознание, втягивая как можно больше воздуха, — насколько позволял кляп. Она знала, что потеряла много крови и шок в любую минуту способен настичь ее, так что она быстро — насколько могла — нагнулась и стиснула рукоять ножа онемевшими пальцами. Он был тяжел, и женщина несколько раз едва не выпустила оружие, но в итоге все-таки подняла его и уронила на колени.

Освободить левую лодыжку оказалось трудно, без большого пальца держать нож как надо не получалось, но клинок Мясника был чрезвычайно острым и с легкостью рассекал веревки. Избавив ногу от пут, она получила возможность повернуться всем телом, хотя движения получались медленными и болезненными. Внутренняя сторона бедер ныла, словно одна большая язва, голова кружилась от голода и жажды. Перерезав ремни на другой ноге и освободив запястье, женщина неуклюже встала на ноги, воспользовавшись креслом как жизненно необходимой опорой.

Софья вырвала изо рта кляп и почувствовала, как внутри нее рождается истерический смех.

Она свободна!

Хотя опасность не миновала, возбуждение близкого побега кружило голову. Зная, что ноги пока не способны нести ее, Софья поползла по полу к выходу, ведущему из этого замка ужасов на волю.

Она отодвинула щеколду и подняла крышку люка.

V

Каспар рявкнул толпе перед ним убираться с дороги и помчался по Громадному проспекту на спине Магнуса. Он и все Рыцари Пантеры, способные передвигаться верхом, оседлали коней тотчас же, как Каспар осознал, что именно бросил в него Кажетан. Он не представлял, как попала к бойцу расческа с волосами Софьи, но знал, что мерзавцу придется ответить на несколько очень серьезных вопросов.

Павел объяснил, где размещается Легион Грифона, и, хотя никто не мог бы дать гарантий, что Кажетан окажется там, это место было ничем не хуже остальных, чтобы начать поиски.

Их суматошная скачка по Кислеву слилась в одно размытое пятно: слишком много эмоций сражались за первенство в голове Каспара, чтобы он мог мыслить ясно. Гнев, жажда мщения, страх и, сильнее всего, надежда. Шанс вернуть Софью вытеснил даже злость на Кажетана. Что это — гнусная шутка, рожденная ревностью? Мысль о том, что человек может пасть так низко из-за своего извращенного видения любви, внушала отвращение и ужасала Каспара.

Когда посол уже впрыгнул в седло, из дома выбежала Анастасия, и лицо ее пылало той же холодной яростью, что и его. Она взяла его за руку и заглянула глубоко в глаза мужчины.

— Если он причинил вред Софье, я хочу, чтобы ты убил его, — сказала она.

— Не беспокойся, — пообещал Каспар, — если он причинил ей вред, сами боги не спасут его.

Глава 9

I

Боль жгла бок, как злобное солнце, кровь струилась из дыры, проделанной пулей, вылетевшей из пистолета фон Велтена. Кажетан заткнул рану подолом рубахи и прижал тряпку ладонью. Он чувствовал, что пуля прошла навылет, выйдя из спины, но знал, что настоящая опасность таится в пыли и волокнах ткани, втянутых в рану пулей. Он не желал подыхать в конвульсиях лихорадки на Лубянке, хотя знал, что именно это он и заслужил.

Голова раскалывалась от гневного крика истинного «я», сердящегося на то, что он сделал. Оно ломало воздвигнутые им барьеры и вопило, что он слаб, что он дурак, что он сопливый поганец, не достойный ничего, кроме петли палача.

Кажетан знал, что это «я» говорит правду и что он проклят, но ведь можно попытаться исправить все те ужасные вещи, которые он натворил. Трудная задача, но почему бы не попробовать. Он переступил черту, за которой все законы смертных потеряли для него всякое значение, и теперь плакал горькими слезами, скача к казармам Легиона Грифона.

Трое воинов с бритыми головами недоуменно взглянули на пронесшегося мимо всадника, соскочившего за воротами с коня и, хлопнувшего взмыленного скакуна по крупу. Кажетан выхватил один из своих кривых мечей, продолжая другой рукой зажимать рану. Бойцы, увидев кровь, промочившую рубаху, закричали что-то, но он, не обращая на них внимания, захромал через двор к пустующим продуктовым складам, глядя на чердак, где его ждала она.

Один из бойцов Легиона Грифона схватил его за руку, но Кажетан стряхнул ее, развернулся и разрубил успевшего лишь вскрикнуть человека почти пополам. Остальные в ужасе отпрянули — его искусство владения мечом было им слишком хорошо известно.

Все, что он мог сделать сейчас, — это покончить со всем. Это все, что ему осталось.

Он убьет свою мать, а потом убьет себя. Их кровь смешается на земле, и перед ними откроется вечность — вечность вместе.

Они умрут, укачивая друг друга в объятиях, и мысль о том, что все подходит к концу, делала его счастливее, чем он был когда-либо.

II

Софья спустилась по лестнице с чрезвычайной осторожностью, точно рассчитывая каждое движение. Искусанные крысами ноги болели, дрожали и подгибались. Под чердаком обнаружилось помещение, пахнущее как редко посещаемый склад. Здесь сильно пахло животными, и она разглядела попоны, седла и уздечки, сваленные грудами по всему длинному, пыльному залу, — никто, по-видимому, не ступал сюда какое-то время. Склад располагался над конюшней с накиданной на пол соломой и несколькими лошадьми, переминающимися в узких стойлах, образуя как бы антресоли.