— Что вы делаете?
— Виски поможет промыть рану от яда.
Лиззи слышала об этом, но прежде никогда сама не видела. Случайно пролив однажды кларет на порез, она и вообразить не могла, что будет так больно.
— Вы уверены, что это необходимо?
— Я видел, как это помогало, миледи, — вмешался Робби.
Лиззи сглотнула и согласилась:
— Давайте.
Патрик широко открыл глаза и издал гортанный крик, который потряс ее до глубины души. Люди удержали его, но было страшно смотреть, как его тело извивается от боли. Казалось, прошла целая вечность, когда он затих.
Целительница вытащила иглу и тонкую шелковую нить.
— На это потребуется время. Мне нужно, чтобы вы стянули края раны, пока я буду шить. — Она посмотрела на охранников. — А вы держите что есть сил. Ему будет очень больно.
Лиззи казалось, будто она не дышала целый час, ее нервы были на пределе, пока целительница методично зашивала рану. Это был длительный болезненный процесс, который потребовал все ее силы. Когда целительница закончила, они нанесли мазь и перевязали рану чистым льняным бинтом.
— Не понимаю, как он мог ходить неделями с такой раной. Ведь это адская боль, — сказала целительница, качая головой.
— Капитан не боится боли, как большинство людей, — восхищенно заметил Робби. — Он терпел и похуже.
— Да, — прибавил один из воинов постарше. — Видите вот это? — показал он на круглый шрам на плече Патрика. — Получил выстрел из аркебузы в руку, которой держит меч, и после этого сражался еще несколько часов.
Лиззи плотнее сжала губы.
— Боли боится каждый, — сказала она. — Только некоторые чертовски упрямы, чтобы признаться в этом.
Он не хотел вспоминать.
Патрик боролся с видениями, со снами, но они приходили все чаще. Обрушивались на него как лавина. Некуда бежать. Негде спрятаться. Он не мог скрыться от воспоминаний. От видений и милого материнского голоса, проникающего в его сновидения.
Но только это был не сон.
— Просыпайся, Патти! Одевайся! Поторопись, мой милый! Голос матери, понял он, только звучит не так. Его мать — это было счастье и свет, а не беспокойство и ужас. Он открыл глаза. Ее бледное лицо, освещенное единственной свечой, показалось похожим на призрак, плывущий в море тьмы.
По ее выражению он понял — что-то случилось. Что-то ужасное.
Ночь разорвал крик снаружи:
— Они идут!
Кэмпбеллы. Кэмпбеллы идут за ними.
Ему вспомнился горький вкус страха. И стыда. Ему было десять лет. Почти мужчина. Он не должен бояться. Он воин, как и его отец. И, как отец, однажды станет вождем.
Он все еще ощущал ее руку, нежно касающуюся его лица. Мог видеть ее зеленые глаза, отражающие его собственные, глядящие на него с такой любовью.
— Ты должен быть смелым, мой дорогой. Возьми братьев и беги с ними в лес. Спрячьтесь там, пока за вами не придет кто-нибудь, когда все успокоится.
Он не хотел идти. В лесу было страшно и полно гоблинов. Но он скрыл свой страх и спросил:
— А ты?
— Я не оставлю вашего отца. Не беспокойся. — Она погладила его по щеке. — Мы с Энни в безопасности.
В своих снах ему хотелось спорить, хотелось просить ее пойти с ними, но сны не слушались его. Итак, он оставил мать, взял меч, который она ему дала, — настоящий, из стали, а не из дерева, каким он обычно играл, — и бросился в заросли, ведя за собой семилетнего Грегора и пятилетнего Айэна, пока легкие, как ему показалось, чуть не лопнули.
Он пробежал примерно милю и лишь тут вспомнил о своем знаке. Знак вождя, который отец только что отдал ему. Этот символ переходил в их семье из поколения в поколение. «Береги его, сын мой».
Наследство, символ его клана. От стыда Патрику стало тошно. Как мог он забыть о нем? Отец так доверял ему, он не может его подвести.
Нет! Это крикнул Патрик мальчику из своего сна. Но мальчик не мог его услышать. Мальчик думал, что для него ничего нет важнее знака.
Господи, как же он ошибался. Патрик оставил своих братьев, строго наказав им не шевелиться, и вернулся назад к спрятанным знакам.
И сразу почуял запах дыма. Он наполнял ночь черным туманом, жег горло, когда Патрик мчался к замку. Он побежал быстрее, тяжелый меч глубоко бороздил землю. Выбежав из-за деревьев, он увидел пламя. Оно рисовало мерцающие оранжевые всполохи в ночном небе над берегом озера Лох-Ирн, охватывая все вокруг. Дым щипал глаза. Дом Патрика… исчез. Повсюду были люди. Бегали, кричали, пытались спастись от огня. Люди Кэмпбеллов с мечами напали на деревню.
Он понимал, что все это значит, но не хотел в это верить. Он знал, что его отец никогда не допустил бы этого, будь в его теле хоть капля жизни. Патрик мчался к замку, не обращая внимания на пламя.
Подбежав поближе, он увидел тела охранников своего отца, подобные ангелам у ворот ада в день Страшного суда.
В горле жгло от желчи, но он бежал не останавливаясь, пока не увидел знакомый плед, валяющийся в крови у подножия лестницы.
— Нет! — крикнул он и кинулся к неподвижному телу, прижался к крепкой груди, не обращая внимания на слезы, ручьями текущие по щекам. — Отец!
Кто-то попытался оттащить его, а он в ответ взмахнул своим мечом, но промахнулся.
Мужчина с руганью сжимал шею мальчика, Патрик дико сопротивлялся, пытаясь вырваться из рук одного из воинов Кэмпбеллов.
— Что нам с ним делать? — спросил мужчина.
— Прикончи волчонка! — сказав другой. — Раз он уже достаточно взрослый, чтобы носить меч, значит, вполне достоин, чтобы умереть. Да к тому же эти Макгрегоры народ мстительный. Посмотри на его глаза. Мы еще с ним встретимся когда-нибудь.
Патрик сильно ударился о землю и увидел, как над его головой сверкнул меч.
Ему хотелось прервать сон. Хотелось изменить воспоминание. Он постарался отделаться от него, но сон не отпускал его.
— Нет, — послышался из темноты голос матери. — Не обижай моего…
Грудь Патрика жгло от безжалостно терзающих его образов. Мать встает перед ним. Меч рассекает ее грудь.
— …сына.
Голос непрерывно звучит в его голове — предсмертный хрип.
Он никогда не забудет этот звук, пока жив.
— Мама! — Крик, вырвавшийся из его груди, не походил на человеческий. В нем смешались агония, гнев и беспомощность. Он кинулся в бой, схватив тяжелый меч, который бросил рядом с отцом, с такой силой, о существовании которой в себе и не подозревал. Это была сила, рожденная ненавистью. Сила мальчика, так быстро превратившегося в мужчину. Он вспомнил удивленное выражение на лицах двух мертвых воинов, которых он убил, прежде чем скрылся в лесу. Это была месть за родителей, убитых Кэмпбеллами. Отныне эта месть станет делом его жизни.