После девяти лет кровопролитной войны Англия захватила Шотландию. Эдуард Плантагенет, самый безжалостный и могущественный человек в христианском мире, сидит на троне, а Уильям Уолес, великий борец за свободу шотландского народа, брошен в английскую тюрьму. Кажется, что все потеряно. Бунтовщики повержены.
Но в самые мрачные часы факел шотландской свободы вновь возгорится. Не отступая перед смертельной опасностью, Роберт Брюс, граф Каррикский и лорд Аннандейла, заявит о своих правах на трон.
Он будет не один.
Позабытая всеми, во мгле веков затерялась легенда о тайном отряде элитных воинов, лично найденных Брюсом в самых дальних уголках горной Шотландии и Западных островов, ставшем несокрушимой силой, равной которой мир еще не знал.
Во времена, когда границей между жизнью и смертью служит лишь тень, шотландская стража Брюса не остановится ни перед чем, стремясь освободить свою страну от власти англичан.
Это истории людей, которые откликнулись на призыв к освободительной борьбе, и, сражаясь не на жизнь, а на смерть, помогли сплотить нацию.
Отныне до скончания веков
С ним сохранится память, и она
О нас, о горсточке счастливцев, братьев;
Тот, кто сегодня кровь со мной прольет,
Мне станет братом.
У. Шекспир. Король Генрих V [1]
Замок Лохмабен
Дамфрис и Галлоуэй, Шотландия
28 августа 1305 года
— Уильям Уолес мертв.
В первый момент Роберт Брюс, граф Каррикский и лорд Аннандейла, бывший попечитель Шотландии, не мог произнести ни слова. Хотя после того как Уолеса схватили, его смерть была только вопросом времени, все равно ожидание не ослабило тяжести удара. Надежда, которую отважный Уолес зажег в его сердце — и в сердцах всех шотландцев, страдавших от тирании англичан, — не угасала.
А теперь борец за свободу Шотландии был мертв. Факел перейдет к нему, Роберту Брюсу, если, конечно, он согласится его взять. Это очень тяжелая ноша и к тому же, как показала смерть Уолеса, весьма опасная. А ему было что терять.
Брюс усилием воли отбросил беспорядочные мысли и угрюмым кивком показал, что слышит прелата. Он жестом предложил ему сесть на деревянную скамью и обогреться у огня. Уильям Ламбертон, епископ Сент-Эндрюс, промок до нитки, и, судя по его внешнему виду, был готов рухнуть замертво от изнеможения, как будто сам скакал день и ночь из Лондона с печальной новостью.
Брюс налил кубок темно-красного вина из стоявшей на боковом столике бутыли и поставил перед ним.
— Выпей. Тебе это не помешает.
Им обоим не помешает.
Ламбертон пробормотал слова благодарности и начал пить. Брюс тоже поднес кубок к губам, но фруктовое вино показалось ему кислым.
Он напрягся, приготовившись выслушать все остальное, и, понизив голос, спросил:
— Как?
Взгляд Ламбертона заметался по сторонам. С круглым мальчишеским лицом и слегка покрасневшим носом прелат был похож на зайца, почувствовавшего опасность. Весьма упитанного зайца. Но безобидная внешность епископа не обманула Брюса. Он знал, что за маской несерьезности скрывается гибкий и острый ум, коварный, как у самого короля Эдуарда.
— Здесь безопасно? — спросил Ламбертон.
Епископ имел все основания осторожничать. Они были одни в личных покоях, но замок Лохмабен теперь принадлежал Эдуарду и за Брюсом следили.
— Нас никто не слышит, — заверил епископа Брюс. — Рассказывай.
Темные глаза епископа встретились с глазами Брюса, и отразившаяся в них суровость не предвещала ничего хорошего.
— Он умер смертью предателя.
Брюс вздрогнул. Значит, Уолес сильно страдал. Он скрипнул зубами и кивком предложил епископу продолжать.
— Они три мили тащили его за лошадью по улицам Лондона до Смитфилд-Элмс. Его повесили, утопили и четвертовали, но сначала отрубили гениталии, выпотрошили и сожгли внутренности перед его глазами. Его голова, надетая на копье, выставлена на Лондонском мосту.
Глаза Брюса загорелись от ярости.
— Гордость превратила Эдуарда в глупца.
Ламбертон снова оглянулся по сторонам, но вокруг не было ни души. Лишь отбрасываемые пламенем свечей отблески плясали на покрытых гобеленами каменных стенах. Его страх был вполне понятен. Людей и за менее крамольные речи бросали в темницу. Но в дверь не ворвались солдаты, и епископ расслабился.
— Ты прав. Мстительность Эдуарда сотворила мученика. Призрак Уолеса будет преследовать его так же настойчиво, как это делал живой человек. Эдуард обычно не совершал таких грубых ошибок.
— Он Плантагенет.
Ламбертон кивнул. Это действительно все объясняло. Английская королевская семья была хорошо известна своими пугающими припадками бешенства. Брюсу неоднократно доводилось ощущать это на себе. Пока ему удавалось уцелеть, но в следующий раз может повезти меньше.
Словно прочитав его мысли, Ламбертон спросил:
— Ты не передумал?
Ожидание в его взгляде обрушилось на Брюса с парализующей силой. Он понимал, что может все потерять — земли, титулы, жизнь. А потом он подумал об Уолесе, о его невообразимых страданиях. Боль, должно быть, была такова, что удар топора палача показался желанным избавлением. Если Брюс пойдет по тому же пути, то, вероятнее всего, разделит его судьбу.
В этот миг он заколебался. В конце концов, он был всего лишь человеком. Но Роберт Брюс знал, что именно он, а не Эдуард должен был по праву стать королем Шотландии. Королевство нуждалось в нем.
Он подхватит выпавший из рук Уолеса факел свободы, и не важно, какую цену ему придется за это заплатить.
— Нет, я не передумал, — уверенно ответил он, и в его голосе не было и намека на колебания.
Пять месяцев назад он и Ламбертон тайно объединились, чтобы бороться с противниками, среди которых был не только самый могущественный человек в христианском мире — Эдуард Плантагенет, но и другие шотландские претенденты на престол. Избавиться от Эдуарда — значит, решить только часть проблемы. Объединить шотландцев под своими знаменами будет не менее трудно. Шотландия была ослаблена междоусобицами, множество мелких группировок враждовали между собой. Именно это в первую очередь помогло Эдуарду закрепиться на престоле.
То, что Ламбертом был рядом, давало Брюсу надежду на успех. Несмотря на молодость — прелат был на год младше графа Каррикского, которому исполнился 31 год; — Ламбертон был главой богатейшей епархии и одним из самых уважаемых людей в Шотландии. Это признавал даже Эдуард, недавно назначивший его попечителем Шотландии.