Джинни подтянула коленки к груди, скрыв от него свою наготу, но Дункан, не доверяя себе, все равно не смотрел в ее сторону. Они молча сидели и любовались серебряным отражением луны в темных колышущихся водах озера, и отдыхали.
— Ты скоро уезжаешь? — спросила она. Дункан кивнул:
— Да. Положение с Хантли все ухудшается. Мне нужно вернуться в Каслсуин и доложить обо всем отцу. — Он не знал, что именно ей известно о причинах его появления при дворе.
Король Яков был в ярости, видя, как упорствует непокорный граф Хантли, и намеревался обуздать великого лэрда. Хантли не только отказался отречься от католической веры или же покинуть страну, как предписывалось декретом прошлого года; его обвиняли еще и в том, что в сговоре с королем Испании он собирался возродить папистскую религию в Шотландии. Настойчивое упрямство Хантли являлось большим препятствием для короля Якова, пытавшегося провозгласить себя наследником — протестантским наследником — стареющей английской королевы.
— Что, будет война?
Очевидно, она знала достаточно много.
— Похоже, ее не избежать — разве только Хантли согласится подчиниться требованиям короля и отречется от веры.
— Но он этого не сделает.
— Вероятно, нет, — согласился Дункан.
— И ты пойдешь сражаться? — Она не смогла скрыть волнения.
— Да. — Казалось, что Джинни хочет что-то сказать, но Дункан перебил ее: — Это то, чем я живу, Джинни.
Девушка внимательно посмотрела на него и, чуть помолчав, спросила:
— А какую роль во всем этом будет играть мой отец? Дункан пожал плечами:
— Это решать ему. Но король надеется, что мы сумеем убедить его и он присоединится к нам. Надо сообща отстаивать правое дело.
Джинни покачала головой:
— Другими словами, король Яков рассчитывает извлечь выгоду из теперешней вражды между моим отцом и Хантли.
Очень проницательно. Ее отец был в бешенстве, узнав о роли Хантли в убийстве графа Мори — этого достаточно, чтобы разорвать отношения, отказаться от вассального долга и начать междоусобную вражду со своим лэрдом. Король надеялся, что сумеет еще глубже вбить клин между ними.
— Да, — признался Дункан.
Джинни наморщила носик.
— Полагаю, это возможно, но наша вражда с Хантли уже затихла. Она была жестокой, и я сомневаюсь, что мой отец захочет возобновить ее. Скорее он предпочтет остаться нейтральным — это не его битва. Гранты отреклись от католической веры много лет назад. — Она вытащила из-под себя ноги, опустила их в озеро и начала беспечно болтать ими в воде. Даже ее крохотные ступни с высоким подъемом выглядели восхитительно.
Дункан внимательно посмотрел на нее. При всей своей наивности она гораздо лучше разбиралась в политической ситуации, чем он мог предположить. Джинни почти дословно повторила ему ответ своего отца.
— Твой отец сказал почти то же самое, но скорее всего обстоятельства вынудят его принять чью-то сторону, хочется ему этого или нет. — И гораздо скорее, чем он думает. — Король приказал Аргайллу, своёму доверенному лицу, выступить в поход на Хантли до конца месяца… Ты близка со своим отцом?
Джинни усмехнулась:
— Вероятно, ближе, чем это принято у отцов с дочерьми. Мы все очень привязаны друг к другу — отец, брат, сестры и я.
— Ты старшая? Она кивнула: — Да.
— И сколько тебе было, когда мама ушла?
— Девять.
Совсем ребенок. Дункан искренне недоумевал, как женщина могла так бездумно бросить своих детей.
— И тебе пришлось взять на себя обязанности матери? Джинни пожала плечами:
— Я старалась, как могла, но ведь была совсем маленькой. — Похоже, она не хотела разговаривать на эту тему. — Все это произошло давным-давно. Теперь я почти не вспоминаю о случившемся.
Дункан сомневался, что это правда. Скорее всего она думает об этом каждый день.
— Нельзя забыть, как мать тебя бросает.
Нечаянно вырвавшееся откровение ошеломило Дункана. Он никогда и никому не рассказывал об обстоятельствах своего рождения. Но с Джинни все было по-другому. Он вдруг понял, что хочет поделиться с ней.
Она пытливо взглянула на него.
— Говоришь по собственному опыту? Дункан усмехнулся:
— Возможно.
Джинни немного помолчала, словно из уважения к его воспоминаниям.
— Ты близок со своим отцом? Он кивнул:
— Да. Мне повезло.
— Судя по тому, что я слышала, это твоему отцу повезло. Ты уже успел сделать себе имя. Он должен гордиться тобой.
От слов похвалы на душе потеплело — возможно, сильнее, чем следовало.
— Ты что, расспрашивала обо мне? Ее щеки очаровательно вспыхнули.
— Конечно, нет! — Но, уловив, что он ее опять поддразнивает, Джинни улыбнулась и пробормотала: — Самоуверенный выскочка. — Она бросила в воду камешек. — Раз ты уезжаешь, это значит, что твоя миссия увенчалась успехом? — Он вскинул бровь. — Я полагаю, что именно тебе поручили убедить моего отца.
На этот раз ее проницательность поразила Дункана. Эта девушка обладает острым умом — куда более острым, чем он предполагал.
— Я настроен оптимистично.
— Другими словами — «нет», но ты не теряешь надежды. Дункан рассмеялся и потряс головой.
— Из тебя получился бы никудышный дипломат, ты слишком прямолинейна.
Она улыбнулась в ответ:
— Боюсь, что ты прав. Отец всегда говорит, что я «думаю языком» и что совсем ни к чему болтать все, что взбредет мне в голову.
Дункан ухмыльнулся:
— Трудно не согласиться. Но насчет отца ты права. Я его не убедил, но у меня в запасе есть еще один аргумент.
Джинни повернула к нему голову, и у Дункана перехватило дыхание. Прелестное дитя! А с мокрыми волосами, разметавшимися по плечам, ее можно принять за морскую нимфу или русалку.
Он мучительно хотел прикоснуться к ней. Провести ладонью по нежной щеке. Наклонить к ней лицо и прижаться губами к ее губам. Он хотел ее сильнее, чём когда-либо чего-либо в жизни.
— Что за аргумент? — спросила Джинни. Дункан посмотрел ей в глаза.
— Может быть, союз через брак.
Она взволнованно вглядывалась в его лицо, словно искала какой-то скрытый смысл в его словах.
— Что ты имеешь в виду?
Волнение в ее голосе придало ему храбрости.
Он хотел сказать ей все, что было у него на сердце. Что с первой минуты, как он увидел ее, понял, что она предназначена ему. Что никогда ничего подобного не чувствовал. Что она принесла надежду и радость в его жизнь, посвященную до этого лишь служению долгу и честолюбию.