Совсем недавно Джинни поняла, насколько она уязвима, побывав в руках Макинтошей, пытавшихся ее похитить. Конечно, слабой ее не назовешь, но даже самая сильная женщина не сравнится физически со свирепым воином-горцем — а перед ней, безусловно, стоял именно такой.
Он попытался что-то сказать, но Джинни не дала ему этой возможности. Ее больше не захватить врасплох. Нажав на спусковой крючок, она услышала, как щелкнул стопор, учуяла запах гари, а через несколько мгновений сила выстрела заставила ее отшатнуться назад.
Разбойник грубо выругался и упал на колени, схватившись за живот. Полученные наставления не пропали даром — цель поражена.
Он опустил голову, и тут Джинни смутно подумалось, что одежда на нем слишком богата для разбойника.
— Ножа в спину было недостаточно? — простонал он. — Ты решила довершить дело?
Каждый мускул, каждая жилочка, каждый нерв в ее теле напряглись — инстинктивная реакция самозащиты. Густой низкий голос проникал в самые глубины ее памяти. В темные, давно забытые места, которые она навеки заперла.
Кровь отхлынула от лица, от тела. Сердце глухо стукнуло и сжалось.
Этого не может быть…
Ее взгляд метнулся к его лицу, охватывая жесткую квадратную челюсть, поросшую темной щетиной, волнистые иссиня-черные волосы, решительный нос и широкий рот. Красивый. Но суровый — слишком суровый. Это не может быть он. Тут она глянула ему в глаза, видневшиеся из-под шлема. Кристально-ясные, синие, как летнее небо, они впивались в нее с хорошо знакомым выражением.
В груди все сжалось так, что Джинни не могла дышать.
Потрясение оказалось такой силы, словно она увидела привидение. Да только это не привидение. Блудный сын вернулся. Дункан Даб [1] Кэмпбелл наконец-то пришел домой.
На один короткий миг сердце ее остановилось, и Джинни шагнула вперед.
— Ты вернулся! — вскричала она, прежде чем успела прикусить язык. В этом вскрике прозвучали все надежды невинной юной девушки, не желавшей верить, что мужчина, которого она любила всем сердцем, бросил ее. Когда-то она отдала бы все на свете, лишь бы снова его увидеть.
Но это было давно. С тех пор много раз она мечтала всадить свинцовый шарик ему в живот, хотя никогда не думала, что это случится на самом деле. Первым порывом было кинуться вперед и помочь ему, но Джинни заставила себя стоять спокойно. Когда-то она считала, что знает его лучше, чем кого бы то ни было, но теперь перед ней был незнакомец.
Плотно сжав губы, она запретила себе думать про кровь, сочившуюся у него между пальцев, — он пытался зажать рану, хотя на боку уже образовалась алая лужица. Он не умрет… не умрет? Джинни подавила страх и снова обрела голос:
— Чего ты хочешь?
Несмотря на бледность кожи, глаза его пылали по-прежнему, когда Дункан обвел ее взглядом, задержавшись на груди и между ног.
Внезапно Джинни сообразила почему. Боже милостивый, она же голая! Щеки ее пылали скорее от гнева, чем от смущения, когда она быстро натягивала на себя сухую сорочку. Стремясь скорее укрыться от его взгляда, Джинни оставила юбку на земле, схватила плед, на котором собиралась полежать, и закуталась в него, как в самодельный арисэд. [2]
— Смотрю, ты по-прежнему любишь плавать, — сказал он.
Джинни вздрогнула, уловив тяжелый сарказм в его голосе. Дункан напомнил ей ту ночь, которую она так стремилась забыть. И тогда в ней вспыхнул гнев. После всего того, что он с ней сотворил, как смеет он напоминать о ее наивности и глупости! Пальцы ее крепче сжали пистолет. Будь он перезаряжен, Джинни могла бы снова выстрелить в Дункана. Она впилась в него взглядом и холодно улыбнулась:
— А ты по-прежнему ублюдок.
Она заметила, как сверкнули его глаза, и поняла, что удар попал в цель. Если у Дункана Даба (его назвали очень правильно, жаль только, не за черное сердце, а всего лишь за цвет волос) и есть слабое место в стальной броне, это его происхождение.
Он взял себя в руки так быстро, что если б Джинни не помнила, чего ожидать, она бы ничего не заметила. Но оба слишком хорошо знали, как ранить друг друга, это искусство они отточили много лет назад.
Усмешка, искривившая его губы, была такой же теплой, как покрытые снегом вершины Кейнгормс, окружавшие их темными зимами.
— Некоторые вещи не меняются, — безразличным тоном произнес он.
Однако сам он изменился.
Джинни посмотрела в его лицо, когда-то до боли в сердце родное, а теперь совершенно изменившееся. Юноша стал мужчиной. Годы сделали его гораздо более привлекательным — а ведь ей казалось, что такое невозможно. Черные волосы и синие глаза всегда были поразительным сочетанием, но с возрастом юношеские черты сделались резче и завершеннее. Теперь он предпочитал более короткие волосы — мягкие волны, раньше ниспадавшие почти до плеч, были подстрижены чуть ниже ушей. Сильно загорелая кожа обветрилась от непогоды и носила следы боевых шрамов, и в целом он стал выглядеть более сурово и мужественно — почти опасно.
Несмотря на несомненную привлекательность Дункана, в душе Джинни ничто не шевельнулось. Она смотрела на него и ничего не чувствовала. Он убил то, что было между ними много лет назад.
— У нас не так уж много времени, — сказал он. — Твой выстрел наверняка услышали. — Дункан покачал головой. — Поверить не могу, что ты это сделала!
Он старался не показать, как ему больно. Губы изогнулись в усмешке, и на левой щеке появилась ямочка. Джинни судорожно вздохнула — все это было ей так мучительно знакомо! Сердце ее отчаянно колотилось — Джинни охватила паника при мысли о том, что oна может потерять из-за его возвращения.
— Зачем ты здесь, Дункан?
— Я вернулся, чтобы доказать свою невиновность. — Он посмотрел на нее. — Мне нужна твоя помощь.
Лицо его оставалось бесстрастным, но Джинни знала, чего ему стоило это сказать.
— С какой стати я буду тебе помогать? Ты думаешь, что я тебя предала? — Она не сумела удержаться от нотки горечи в голосе.
Его лицо не дрогнуло.
— А мне казалось, что ты это отрицала, — парировал он.
И обмяк, упал на спину, не в силах больше стоять на коленях, но Джинни не шевельнулась, чтобы помочь ему. Сострадание, которое она, возможно, почувствовала, выстрелив в него, поблекло перед опасностью, которую несло его возвращение. Однажды он едва не погубил ее, но другой такой возможности у него не будет.
Теперь на карту поставлена не только ее жизнь. Она прищурилась:
— Значит, теперь ты хочешь меня выслушать? — Джинни жестко рассмеялась. — Ты опоздал на десять лет. Не следовало тебе возвращаться, Дункан. Единственное, что тебя здесь ждет, — это петля. И я буду счастлива помочь накинуть ее тебе на шею.