– Не смеши. Да, ты путал следы. Да, твоих перестреляли, но, по моим подсчетам, что-то ты унес. Жить хочешь – скажешь, что и где.
– Нет, Ус, шутник. Когда это наша группа кого в живых оставляла? Не было ж такого?
– Не было, Степа.
Степа, Степа… Так, что-то вспоминается. Виктор аккуратно осмотрелся. Он лежал в углу напротив кресла, где крутил педали Степан. Перед ним, направив на него длинный ствол с глушителем, стоял высокий спокойный человек. Однокурсничек.
– Но таких дураков, как ты, Степа, у нас тоже не случалось. Помнишь правило – «Никогда не кататься со скидкой»? Экономить захотел?
– Иди ты!
– Ладно, Степ. Встретишь нашу группу, передавай привет.
– Извините, что вмешиваюсь, – прохрипел Виктор с пола, – но у меня вопрос…
Ус обернулся. Одной головой, почти не поворачивая корпуса и совсем не отводя ствола от груди Степана. И замер. Лежавший попутчик целился в него из-за кресла.
– Да, молодой человек. Слушаю.
– Зачем так сильно бить по голове?
– Вы бы предпочли, чтобы я вас сразу убил?
– Нет, но…
– Тогда помолчите. Это наш разговор. И не мешайте, если, конечно, хотите еще пожить.
– Я тут слышал, что ваша команда в живых не оставляет.
– Группа. Да. Не оставляет. Вы правы.
– Тогда что?
– Тогда все. Я убиваю его, а вы меня. Если успеете.
– Давайте так. Я не ваша группа. Кладите оружие и уходите, я не буду стрелять.
Ус повернул голову сильнее, и Виктор понял, что, несмотря на принадлежность к коммерсантам, этот человек был очень даже профессиональным убийцей. То есть немного психом, хорошо тренированным и очень опасным.
– Хорошо.
Мягким движением Ус положил оружие на ковер и вышел из купе.
– Отстегни меня! Слышишь!
Виктор уже вторую минуту стоял, направив оба ствола на дверь.
– Нет. Я жить хочу, в конце концов. А теперь меня уже двое убить собираются. И Аций знает, сколько еще хотят. Я ухожу, а вы сами разбирайтесь.
– Витя! Послушай, я Уса знаю, я с ним два года проучился. Он трусливый парень, жить хочет больше, чем мы вдвоем с тобой, и бить будет наверняка. Или пулеметами через дверь или гранату в вентиляцию. Я тебя не трону пальцем, пока с Усом не разберусь, помогу, если хочешь. Ты ведь даже за дверь один не выйдешь.
Виктор глянул на дверь и отошел от нее. Паршивое положение. Окно тоже не вариант – что он будет делать в пустошах без воды? Тем более уже вечер, а ночью, с хищниками – до утра можно и не дотянуть. Вон уже скачут. Стоп.
– Гы! А я и не думал, что они здесь есть! – удивленно пробормотал Степан. – Перебили, думал, в этих краях, нет, смотри-ка, скачут!
– Кто?
– Это, Витя, банда. Банда правительственных войск, местная. Охотятся, наверно, на кого, но поезду сильно достанется. Верховые войска. И звери у них свежие.
Парочка крупных тушканов с седоками уже скакала огромными прыжками наперерез поезду, а основная стая вытягивалась вдоль состава. Поезд отреагировал моментально – из вагонов загрохотали выстрелы, один верховой опрокинулся, но остальные включились в пальбу по окнам. Состав набирал скорость, тушканы догоняли его мощными прыжками.
– Вставай. – Виктор разрезал ленту на груди коммерсанта и дернул его на себя. Степан неловко покачнулся, продолжая крутить педали, и завалился в соседнее кресло.
– Уходим. Это за мной.
– Ты чего, Витя? Кислороду неразбавленного вдохнул? Ты-то им зачем?
– Может, я у них украл что-то?
– Ладно, не суетись. Выберемся. Дай-ка одну пушечку.
Нападавшие не собирались стрелять по поезду. Правительственные банды использовали, как правило, одну и ту же тактику. Тушканы просто запрыгнули на крышу состава, вагоны покачнулись, а звери перепрыгнули на следующий вагон, затем дальше. Приземления сопровождались пробитой крышей, мощной тряской и грохотом. Стрельба из поезда почти прекратилась, но скорость не снизилась. Казалось, машинист пытается выжать все, что можно, из подсевших аккумуляторов.
Тушканы вновь проскакали по крышам вагонов к локомотиву. Наездники в черных комбинезонах спешились и деловито, без суеты, спустились внутрь моторного вагона. Теперь уже гулким залпам дробовиков отвечали четкие автоматные очереди.
По крыше неслись двое. Один на всякий случай стрелял назад, по открытому люку, другой, помоложе и с чемоданом, несся не оглядываясь. Он первым запрыгнул в седло, и тушкан, сорвавшись с крыши широкими прыжками, поскакал прочь. Следом за ним спрыгнул второй. Поезд продолжал тормозить. Нагоняющие тушканы лупили мощными лапами по бортам, в последнем вагоне стекол уже не осталось.
Костер они развели уже в темноте, так как Степан собирался скакать до ближайшего приличного жилья. Но жизнь внесла коррективы, и, отпустив тушканов пастись, Степан с Виктором остановились под огромным высохшим деревом. В седельных сумках нашлась еда, спальники, выпивка – ограбленный отряд был неплохо экипирован.
– Так ты все бросил, купил билет и свалил?
– Ну, как бы да. Жалко, но так хотя бы моих не тронут.
– Погоди, Вить. Но это всего лишь книжка, правильно? Что в ней такого?
– А может, тебе лучше не знать?
Степан вылез из спальника и сел рядом с Виктором.
– Не «может». Понимаешь, не для того я тебя вытаскивал, чтобы теперь гадать. Ты ведь даже на крышу поезда лезть не хотел, дитя города. Я думал ты, как правильный, деньги утащил или ценное что, а ты говоришь – книгу. Книг сотни, горят хорошо, только там фантазии одни.
– Книги разные, Степа. Есть развлечения, есть история. Учебники есть.
– Ну, я же и говорю – растопка для костра.
– В этой книге – ноты. Я музыкант.
– А говорил – историк.
– Учусь на историка. Только денег этим много не заработаешь, а отец мой, пианист известный, с детства мне руки на клавиши поставил. Ну, я по барам и подрабатывал, когда семью кормил.
– Ну ладно, а ноты-то что? Нового гимна? Гы!
– Смеешься? Гимн потому и гимн, что единственный. Нет, все еще интереснее.
– Ну?
– Мой отец всегда говорил, что музыка – она не просто так, в ней есть еще один, более глубокий смысл. Дескать, когда-то, до великих побед, ставили эксперименты с музыкой и психикой. То есть определенная музыка вызывает определенную реакцию. И ты, например, слушаешь песенку, а потом у тебя в голове сама собой появляется мысль, что неплохо бы завтра как следует поработать и совсем не пить, например. А потом, то ли оно из-под контроля вышло, то ли… В общем, я не знаю. Но теперь у большинства реакция на определенную музыку однозначная.