— Как ты можешь?!
— Я говорю правду, и ты это знаешь. Когда ты сможешь сделать что-нибудь для себя?
— Я делаю!
— Ты знаешь, о чем я.
Падме с вымученной улыбкой покачала головой. Смотреть на Риоо и Пуху было веселее и легче, чем задумываться над словами старшей сестры.
— Разве жизнь определяется только детьми? — спросила она.
— Вовсе нет, — отмахнулась Сола. — Только все не так. Точнее, не совсем так. Я говорю в широком смысле, сестренка. Ты все свое время тратишь на чужие проблемы, на диспуты, на неурядицы целых планет, обсуждаешь, действительно ли некая торговая гильдия честно ведет дела в той пли иной системе. Ты все силы тратишь на то, чтобы сделать жизнь других лучше.
— Да что в этом плохого?
— А как же твоя жизнь? — голос Солы вдруг стал серьезным. — А как же сама Падме? Никогда не хотела сделать лучше собственную жизнь? Помощь другим приносит тебе удовольствие, это я знаю. Это видно. Ну, а все же ты сама? Ты таешь, что такое любовь, сестричка? А как продолжается мир в детях? Приходила ли тебе хоть однажды мысль об этом? Не пробовала ли ты приостановиться и подумать: что хорошего ты принесешь миру своим незнанием, непониманием, бедностью чувств? Вдруг жизнь твоя недостаточно полна?
Падме хотела резко ответить, что ее жизнь и без того полнее некуда, но прикусила язык. Она смотрела, как ее племянницы возятся на заднем дворе, как они чуть ли не на атомы разбирают бедолагу астродроида, и думала, что слова сестры странным и непонятным образом породили беспокойство, разрушающее спокойствие и уверенность ее личного предназначения.
И впервые за много дней Падме думала не об ответственности и не о голосовании, а слова «Проект создания армии» не могли заглушить хохота девочек.
* * *
— Слишком близко, — сумрачно сказал Оуэн отцу, пока они обходили ограду фермы.
Надо было проверить, не повредил ли ее недавний ураган. Оуэн подумал, что мать наверняка сказала бы по-другому. Шми предпочла бы сказать так: «не нашалил ли…» Оуэн любил мачеху, но иногда ее манера говорить смущала его. Он чувствовал себя деревенским увальнем рядом с городской красавицей. Молодой человек солидно покачал головой. Все Ларсы сумасшедшие. Отец привел в дом женщину из города, и он сам, Оуэн, собирается предложить Беру стать хозяйкой в их будущем доме.
Его мысли прервал громкий дикий рев. Уже во второй раз, и теперь — гораздо ближе.
Оуэн озадаченно посмотрел на отца. Оба они знали, что банты не разгуливают в их краях сами по себе. Травы в окрестностях одинокой водосборной фермы немного, пастись негде. Но их рев трудно перепутать, да и с кем тут их путать, на пустынной планете? Значит, это не стадо диких бант, а в таком случае… Молодой человек поежился.
— Почему так близко к фермам? — спросил он.
— Мы давно ничего не делали, — откликнулся отец. — Если дать дикому зверю бегать на свободе, он со временем забывает урок.
Оуэн скептически наморщил нос и получил от отца подзатыльник.
— Тускенам постоянно приходится давать уроки хорошего поведения, — сказал Клигг Ларс. — Собираешь народ, выслеживаешь и убиваешь. Те, кто убежит, хорошо запомнит, где находятся границы. Тускены, они точно дикие звери, часто просят твердой руки.
Оуэн не отвечал. Он просто чесал в затылке
— Видишь, как давно им преподавали хорошую трепку? — фыркнул отец. — Ты даже и не помнишь. В этом-то и проблема!
Банта взревел снова.
Клигг оскалился, глядя из-под руки в направлении звука. Звезд на небе было много, да и одно из солнц-близнецов, отстав от товарки, оставило на горизонте быстро гаснущее зарево, но все равно едва ли Ларс что-нибудь разглядел в ночи.
— Пусть Беру побудет у нас, — Клигг махнул рукой и зашагал в сторону дома; ноги утопали в сухом песке по щиколотку.
Оуэн отвлеченно подумал, что неплохо бы разгрести мусор, который принес ураган, и заторопился следом за отцом.
— Вы оба оставайтесь внутри периметра, — наставлял его Клигг. — И держите ружья под рукой.
Оуэн послушно кивнул. Как раз когда они оба добрались до двери, ветер вновь принес тоскливый низкий вопль. Совсем рядом.
— Что стряслось?
Шми задала вопрос, как только мужчины вошли в дом. Должно быть, тоже слышала рев банты. Но Клигг Ларс лишь улыбнулся в ответ.
— Просто песок, — сказал он, — засыпал в нескольких местах сенсоры, выкапывал их, устал…
Он поспешно ретировался к умывальнику.
— Клигг…
Беру смотрела только на Оуэна, но выражение ее круглого лица было такое же тревожное, как и у Шми.
— Что стряслось? — голос ее был эхом голоса Шми
— Да ничего! Правда, совсем ничего…
Но Беру — не Шми, ее словами не успокоишь. Она просто встала у Оуэна на пути, уперев кулаки в бедра.
— Просто возвращается буря, — солгал Клигг от умывальника — Далеко. Может, еще пройдет стороной.
— Далеко, но все же засыпало сенсоры, — уточнила Шми.
Оуэн попытался проскользнуть мимо Беру, но девушка крепко взяла его за руку, развернув к себе лицом. Оуэн приуныл. Он никогда не умел врать, глядя Беру прямо в глаза. Если честно, у него и в других случаях плохо получалось. Он услышал, как отец прочищает горло.
— Это первый порыв ветра, — сказал Оуэн. — Но я думаю, эта буря будет не такой сильной, как считает отец.
— И долго вы намерены нам врать? — внезапно поинтересовалась Беру.
— Что ты там видел, Клигг? — не отстала от нее Шми.
— Ничего, — упорствовал старший Ларс.
— Ладно, тогда что ты там слышал? — Шми слишком хорошо знала мужа, чтобы помнить, как он умеет прятаться за словами.
— Банту я слышал, и больше ничего, — Клигг пошел на попятный.
— И ты считаешь, что это банта тускена, — заявила Шми. — Далеко?
— Кто знает? Ночь, ветер… Может, несколько километров.
— Или?
Клигг вернулся в комнату, остановился перед женой.
— Что ты хочешь от меня, любовь моя? — спросил он, обнимая ее. — Я слышал банту. Я не знаю, сидел ли сверху тускен.
— Но были и другие следы, — вдруг прорвало Оуэна. — Доррс нашел их поодоо. Навалили целую кучу прямо на сенсоры.
— Еды в пустыне сейчас мало, — перебил сына Клигг Ларс. — Вот они и жмутся к фермам.
— Или тускены осмелели и подбираются к домам. И пробуют, как у нас обстоят дела с системами безопасности.
Шми не собиралась быть пророком, но не успела она закончить фразу, как взревела сирена. Где-то кто-то прорвал ограду.
Оуэн схватил лазерное ружье и вместе с отцом выскочил из дома. Шми и Беру жались друг к другу за их спинами.