– Да я еще не перевез сюда свой аппарат, – отвечал я, воюя с гуляющим в желудке виски и спешно подбрасывая туда мяса.
– Это жаль… – протянул Коитус, чуть не свалившись с бочки. – А то у меня есть крутая порнуха с собой – ик! – Он повернулся вместе с бочкой к своим слугам, чинно сидевшим на пороге. – Пшли вон!.. А знаете ли что? Любезный господин ди Барямба? Не пойти ли нам к девочкам?! – вдруг осенило Коитуса. – Я знаю тут отличное место, только для потомственных дворян! Там такие бабы… даже черные есть. Пошли, а?..
Местный бордель мне все же посетить пришлось. Что и говорить, место преотличное, и вряд ли я еще такое где увижу. Одним словом, сходить следовало хотя бы из чисто этнографического интереса (это я так себя утешал, влекомый Коитусом, который к тому времени уже называл меня просто Барямбой, и все время норовил обнять и поцеловать). Сопровождаемые слугами, мы потащились неведомо куда по темным улицам, оглашая окрестности ревом магнитофона и расшвыривая в разные стороны пустые бутылки. На одном углу Коитус не устоял и свалился в грязь. Пока его подымали, я успел принять отрезвляющий препарат, заботливо подсунутый мне Маэда. Тодзио посмотрел на меня посмотрел сочувственно.
В борделе нас сначала не хотели пускать, но потом, когда Коитус заорал, что он – Коитус, потомственный дворянин, и привел с собой своего друга, тоже потомственного дворянина ди Барямбу, который сегодня в клочья разнес кабак «Агг», и что пришли мы оба с самыми серьезными намерениями, – дверь раскрылась, и раскормленные женщины в ночных рубашках ввели нас в холл.
Бордель оказался таким же грязным и отвратительным, как и в прочие места Сарти, которые я уже успел посетить. Правда, было заметно, что тут обитают женщины: на стенах болтались какие-то картиночки сомнительного, но романтического содержания, на полу лежал ковер (свежезаблеванный в одном углу), на окошке стояли цветочки, и пахло какими-то ароматами – вроде жидкости после бритья «Жиллетт» – во всяком случае, дерьмом не воняло.
Коитус громогласно объявил, что мы пришли развлекаться и что пусть нам дадут комнату с двумя кроватями и шесть самых лучших девочек. «Нам по три хватит?» – спросил он меня.
Все это было подано. Комната оказалась обширной, с обоями (о чудо!) и с двумя четырехспальными кроватями. В углу стоял обшарпанный видеомагнитофон «Панасоник» и телевизор. Был даже холодильник «Biliusi».
Оставив слуг в коридоре, мы прошли в комнату и сели на кровати допивать виски, как вдруг вошли заказанные девочки – голые молодые самки, мощногрудые и задастые, готовые к немедленному размножению. Они, жеманясь и прикрываясь руками, присели рядом и стали с нами заигрывать (т. е. слюнявить губами, глупо улыбаясь, прижиматься и хватать за места интимного пользования). Коитус немедленно отставил виски, ухватил двух дев за груди и велел третьей снять с себя штаны, что и было проделано. После этого Коитус свалил (без всякого, впрочем, труда) всех троих на свое ложе и за десять минут овладел по три раза всеми тремя.
Видя, как безысходно мое положение, я испустил, подражая Коитусу, рык страсти, расстегнул штаны и, ловко воспользовавшись презервативом и мысленно призывая Лиззи, учинил любовь с двумя из предложенных мне особей без передышки, а третьей, более миловидной и не такой слюнявой, даже овладел стоя.
Краем глаза я заметил, что Коитус с полным изумлением, переходящим в восхищение, наблюдает сей процесс, не прерывая, впрочем, своих занятий, и совершенно откровенно перенимает технологию. Возгордившись и увидев, какой авторитет в глазах Коитуса я приобретаю, я, задыхаясь от запаха застарелого пота и дешевого одеколона, плотной волной исходившего от партнерши, овладел ею женщиной сидя, чем привел своего нового в полнейший восторг.
Тут наши изысканные развлечения были возмутительным образом прерваны – небо услышало меня! – неким господином, проникшим в комнату через окно (он его совершенно беззастенчиво выбил). Господин оказался крайне здоровым, украшенным к тому же заметно выступающим из-под ватника животом – он вскочил в окно как вепрь разозленный и громовым голосом объявил, что мы с Коитусом бездельники и олухи, потому что имели наглость забрать его любимых девочек, а этого он, герцог Папеншток, терпеть не может и не будет терпеть. Затем он чуть не отрубил мне голову имевшейся у него в руке саблей. Я увернулся, женщины с визгом бросились вон, а Коитус схватился за свой палаш, и как был, без штанов, начал биться насмерть с набежавшим столь стремительно герцогом, причем герцог все время намеревался отрубить Коитусу причинное место, приводившее его в особую ярость, и Коитус был вынужден высоко подпрыгивать.
Оправившись, я принял сторону Коитуса, и под нашим двойным натиском герцог отступил к окну. Тут он снова взглянул на выдающиеся достоинства Коитуса, гнев его усилился несказанно, и он заорал, что с тыла к нам сейчас зайдет потомственный дворянин Гиппус со своими слугами, а уж тогда-то он, герцог, посмотрит, чья возьмет.
Действительно, дверь распахнулась, и в помещение ворвались какие-то люди, ожесточенно фехтующие с Маэда. Маэда отбивался вяло, поскольку в обстановке еще не разобрался и не знал, пригодятся нападающие нам живыми или нет. Против него выступал расфуфыренный молодой человек с прямым мечом и двое каких-то типов в ватниках, видимо, те самые слуги.
– Ага! – зарычал герцог, толкнул меня в грудь и устремился за внезапно отступившим Коитусом. Коитус вспрыгнул на ложе любви, перескочил через опрокинутый стол и со штанами в руках вылетел в коридор, где почему-то визжали женщины. Герцог преследовал его по пятам.
– Руби их, Фофо, – велел я Маэда, осматривая оружие: нет ли зазубрин.
Маэда уловил распоряжение и в минуту порубил обоих слуг вместе с ватниками, а потом дал пинка потомственному дворянину Гиппусу и выхватил у него меч. Гиппус тут же вылетел за дверь и загрохотал вниз по лестнице.
Мы осторожно вышли в коридор, переступили через зарубленную голую девку и приблизились к лестнице. Тут шло сношение: прямо поперек лестницы лежала другая девка, а на ней помещался какой-то серый тип в ватнике, по виду – тоже из слуг. Обоим было хорошо.
Перешагнув через предающихся соитию, я аккуратно спустился по скользкой от крови лестнице и у ее подножья нашел Гиппуса, неподвижно лежавшего у бочки. Очевидно, бедняга поскользнулся на ступенях и крепко приложился головой.
Не встретив нигде ни герцога, ни Коитуса, ни кого-либо другого, мы преспокойно вышли на улицу, и тут я предоставил Маэда вести меня домой, поскольку рация была только у него. Хорошая вещь радиомаяк!
– Послушайте, Маэда, вам тут нравится? – спросил я его, когда мы выбрались из очередной лужи и завернули за угол.
– Совсем не нравится, – отвечал Маэда.
– А мне так ужасно нравится! – горячо и охотно поделился я своими ощущениями. – Еще три недели такой жизни, и я уже не смогу вернуться в метрополию, потому что где, кроме как здесь, сыщешь такой разнузданное соитие?!
– Я вам сочувствую, – отвечал Маэда. – Но говорите тише. И потом, почему бы вам не жениться на японке?