Ошеломленный, боясь поверить собственным ушам, Ларн молча выслушал его очередную тираду. С тех пор как они короткими перебежками наконец достигли траншеи, прошло уже полчаса, и незаметно неиссякаемый поток жалоб Давира вдруг сменился пространными рассуждениями, в которых он открыто разбирал варианты уничтожения высшего командного состава при ставке, ответственного за ход военной кампании в Брушероке. Однако еще более невероятным для Ларна оказался тот факт, что все остальные в траншее просто сидели и слушали, как будто это была самая обычная в мире вещь — свободно говорить об убийстве командиров и открыто призывать к мятежу. Чем дольше длился монолог Давира, тем меньше и меньше оставалось у Ларна сомнений в том, отчего война за этот город идет столь плачевно. Если такие настроения характерны для всех его защитников — чему удивляться?
— Конечно, я признаю, что подобраться к ним на выстрел гранатомета будет непросто, — между тем продолжал Давир. — Что сделаешь с усиленными патрулями по периметру?.. Но я уже вижу возможное решение. Надо только как-то выкрасть официальные пропуска. Вы бы и глазом моргнуть не успели, как я был бы уже в пределах периметра и перебил бы всех командующих ставки.
«Нет, эти люди не могут быть гвардейцами, — думал про себя Ларн, вглядываясь в лица четырех бойцов, сидящих вокруг него в траншее. — Положим, они неплохо отбили атаку орков часа два назад… Но где же их дисциплина?! Где преданность Императору? Это что же, все традиции, все предписания устава Гвардии для них ничего не значат? Как могут они сидеть сложа руки и спокойно слушать, как этот человек открыто призывает к измене?»
— У тебя все равно ничего бы не вышло, Давир, — задумчиво произнес сидящий напротив него варданец.
Это был высокий худой человек, сильно за тридцать, которого все здесь называли Учитель. То ли он на самом деле был когда-то учителем, то ли это была лишь кличка, данная ему за сутулые плечи и совиное лицо, но похоже, что прозвище это его вполне устраивало.
— Боюсь, проблема заключается в том, что в твоем модус операнди имеется ряд существенных недостатков, — продолжил Учитель, машинально проведя пальцами по подбородку, будто поглаживая несуществующую бороду. — Даже если предположить, что ты сумеешь заполучить необходимые пропуска, сомневаюсь, чтобы караульные службы периметра стали бы равнодушно смотреть, как ты стреляешь гранатами по их генералам. В конце концов, есть же в Гвардии установление против нецелевого использования боеприпасов. Кстати, даже если бы тебе каким-то образом удалось ускользнуть от охраны, неужели ты думаешь, что здания ставки и командования сектора были построены без широкого применения огнеупорных материалов? Не говоря уже об их оснащении различными системами безопасности, бронированными щитами, противопожарными устройствами и так далее? Нет, Давир, думаю, тебе придется найти какой-нибудь другой метод достижения своей цели.
«Может, они все-таки шутят? — подумал Ларн. — А вдруг? Может, это нечто вроде развлечения, смысл которого лишь в том, чтобы помочь скоротать время? Но они говорили об убийстве офицеров! Как можно над этим смеяться?»
— Тогда нужно просто захватить контроль над какой-нибудь из артиллерийских батарей, — не сдавался Давир. — Несколько мощных зарядов, пущенных в здание ставки, и парочку генералов я точно убью!
— Но ты же не на самом деле хочешь это сделать, — серьезно произнес до сих пор молчащий третий гвардеец, Булавен.
Обладатель огромной неуклюжей фигуры, почти медвежьего телосложения, с толстой шеей и буграми мышц на руках, Булавен в стрелковом расчете специализировался на тяжелом вооружении. К тому же он казался единственным в группе, кто сохранил в себе нечто вроде пиетета к жизни своих командиров.
— Если ты, Давир, начнешь убивать генералов, кто же тогда будет отдавать нам приказы?
— Ты говоришь так, свиная башка, будто тогда случится что-то ужасное! — с презрением бросил Давир. — А ведь начать с того, что именно по вине этих задниц в ставке и из-за их приказов у нас теперь тут такой бардак! Ты понимаешь… Не то чтобы я думал, что стоит их всех убить, и все чудесным образом изменится, и мы начнем побеждать в войне. Нет. Но если их кто-то убьет, хуже от этого здесь точно не станет. По крайней мере, это даст мне хоть какое-то удовлетворение. Приказы? Ха! Будто их чертовы приказы хоть раз приводили к цели, а не к тому, что положение становилось во сто раз хуже. Хочешь побольше узнать о приказах? Спроси Репзика. Если бы во время последней атаки какой-то высокопоставленный дурак не приказал батарейному командованию задержать поддержку артиллерией, он все еще был бы жив, наверное. А вот вам еще пример. Как насчет нашего нового друга? Все видели, что недавно случилось с десантным модулем? Спросите-ка салажонка, что он думает о приказе, который заставил его пролететь пол-Галактики для того только, чтобы участвовать в высадке не на ту планету.
Внезапно глаза всех, кто сидел в траншее, обратились к Ларну. Абсолютно уверенный в том, что выглядит сейчас как заяц, случайно попавший в свет фар проезжающей машины, молодой человек лишь беспомощно таращился на них, не зная, что сказать в ответ.
— Может, он все еще в шоке? — участливо предположил Булавен. — Ты как, салажонок? Ты в шоке?
— Больше похоже, что штаны обмочил от страха, — съязвил Зиберс, четвертый гвардеец в траншее.
Худой и жилистый, среднего телосложения, Зиберс выглядел моложе остальных, — быть может, ему было лет двадцать пять, тогда как Давиру и другим было точно давно за тридцать. Рыжеволосый, с изъеденным оспой веснушчатым лицом, Зиберс, ехидно улыбаясь, презрительно смотрел на Ларна:
— Вы только поглядите на него! Если б его кожа была еще чуть посерее, вы бы его на фоне грязи и не заметили! Хотите знать мое мнение? Он вам не скажет то, что думает, потому что боится, что его услышит какой-нибудь злой комиссар и тут же прикажет расстрелять!
— Хм… На этот счет тебе нечего волноваться, — сказал Давир. — Слышишь меня, салажонок? Можешь говорить свободно. Было, конечно, время, когда комиссары приходили на передовую, водили нас в атаку и все такое… Слава богу, наши друзья орки положили этому конец довольно быстро. Последний комиссар, у кого хватило ума пожелать войти в состав боевого соединения, давным-давно себя угробил по глупости. У тех же комиссаров, что остались, похоже, неплохо развит инстинкт самосохранения. Развит достаточно, чтобы любой ценой держаться от передовой подальше. Так что давай, салажонок, не смущайся. У тебя ведь должно быть собственное мнение? Вот мы его и послушаем…
— Да, в самом деле… — присоединился к просьбе Учитель. — Мне тоже было бы интересно узнать, что ты думаешь.
— Давай, салажонок, — стал грубо подначивать его Зиберс. — Чего ты ждешь? Гретч тебе, что ли, язык оторвал?
— Да не торопите вы его так, — куда более мягким голосом попытался урезонить их Булавен. — Как я уже сказал, он все еще в шоке. Уверен, со временем он нам все расскажет.
С выражением терпеливого ожидания на лицах гвардейцы успокоились, но все еще надеялись, что Ларн им ответит. Чувствуя себя крайне неуютно от мучительного сознания того, что четыре пары глаз уставились на него в тишине, тот какое-то время просто сидел, открыв рот: слова застревали у него в горле и он не мог их произнести. Затем, вспомнив обо всем, что он видел и слышал за последние несколько часов, хриплым от горя голосом юноша дал им ответ, на какой только был сейчас способен.