— Что вы делаете? Это какая-то ошибка. Эмми стащила мужа с помоста, где Абульурд представлял собой очень удобную мишень.
— Это не ошибка, — прошептала она в отчаянии. Люди на площади, ища укрытия, кинулись врассыпную, когда орнитоптеры начали снижаться, идя на посадку. Абульурд понял, что машины сядут на головы людей, если они не успеют скрыться.
— Оставайся здесь, — приказал он жене и направился к трем приземлившимся орнитоптерам требовать ответа.
Остальные четыре машины совершили боевой разворот и вернулись. Раскаленные лазерные лучи слизнули со стен строящихся зданий деревянные леса с такой легкостью, словно это были рыбацкие сети, развешанные для просушки.
— Остановитесь! — закричал Абульурд небесам, воздев кверху сжатые кулаки, но солдаты и пилоты не услышали его отчаянного крика. Это были войска Харконненов, верные его, Абульурда, Дому, но они атаковали его народ, граждан Ланкивейля.
— Остановитесь! — снова закричал он, отшатнувшись от ударной волны.
Эмми схватила мужа в охапку и оттащила его в сторону, когда над их головами пронесся один из орнитоптеров, обдавая супругов горячим воздухом.
Раздался еще один залп. На этот раз лазерные пушки были направлены на толпу. Сгустки огненной энергии убивали людей десятками.
Огромные куски льда, вмурованные в ледники, испарялись от жара лазерных лучей, превращаясь в потоки восходящего пара. Незаконченные здания, по которым били пушки Харконненов, снова стали бесформенными руинами, разорванные на куски беспощадными залпами.
Четыре орнитоптера третий раз зашли на цель, в то время как остальные три машины сели на площадь и замерли. Люки с шипением открылись, и из них высыпали на площадь солдаты в зимнем боевом обмундировании.
— Я Абульурд Харконнен, и я приказываю вам остановиться! Солдаты, скользнув равнодушными взглядами по нелепой фигуре правителя, не обратили на его слова ни малейшего внимания.
В этот момент из люка вышел Глоссу Раббан. Оружие, которым был увешан его пояс, знаки различия на плечах и груди и блестящий черный шлем на голове делали его похожим на гладиатора, выступающего на арену древнего римского цирка.
Узнав внука и умоляюще сложив руки на груди, Онир Раута-Раббан бросился ему навстречу. Лицо бургомистра покрылось пятнами, он побагровел от гнева и ужаса. Прежде чем пожилой бургомистр успел добежать до Раббана, стоявшего на трапе орнитоптера, солдаты схватили старика и оттащили его в сторону.
Потемнев лицом, Абульурд направился к сыну. Солдаты встали на его пути, но Абульурд рявкнул на них:
— Прочь с дороги!
Раббан смотрел на своего отца с холодным презрением. Полные губы сложились в довольную улыбку.
— Отец, твой народ должен понять, что существуют вещи похуже природных катастроф. — Он вздернул подбородок. — Если он будет под разными предлогами и дальше уклоняться от уплаты десятины, то столкнется с неприродной катастрофой — со мной.
— Прикажи им прекратить убийство! — возвысил голос Абульурд, чувствуя при этом полное свое бессилие. — Я правитель этой планеты, и это мой народ.
Раббан снова посмотрел на отца. В его взгляде читалось явное отвращение.
— Да, и твоему народу нужно показать, какого поведения ждет от него настоящий правитель. Это не сложно, но у тебя, видимо, не хватает духу на решительные действия.
Солдаты Раббана потащили сопротивляющегося бургомистра к крутому обрыву близлежащей скалы. Эмми поняла, что они собираются делать, и дико закричала. Абульурд оглянулся и увидел, что солдаты подтащили тестя к покрытому льдом краю пропасти, дном которой служили клубящиеся облака.
— Вы не сделаете этого! — придя в ужас, крикнул Абульурд. — Этот человек — законный глава общины. Он твой дед, Глоссу.
— О, подождите, остановитесь. Раббан прошептал эти слова с издевательскими интонациями, улыбаясь жестокой улыбкой. Выражение лица его оставалось совершенно бесстрастным, он не испытывал ни малейших угрызений совести.
Солдаты не могли слышать своего командира. Они выполняли заранее отданный приказ.
Гвардейцы подняли старика за руки, как мешок, и подняли его над краем обрыва. Извиваясь всем телом, отец Эмми громко кричал от ужаса. Он повернул к Абульурду свое лицо, перекошенное недоумением и страхом. Их взгляды встретились.
— О Боже, ну пожалуйста, не надо, — злобно улыбаясь, снова прошептал Раббан.
Солдаты отпустили свою ношу, и бургомистр исчез из виду, провалившись в бездну.
— Слишком поздно, — произнес Раббан, равнодушно пожав плечами.
Эмми упала в снег на колени. Ее вырвало. Абульурд, не зная, что делать — то ли помочь жене, то ли с кулаками броситься на Раббана, — как парализованный, застыл на месте.
Раббан хлопнул своими мясистыми ладонями.
— На сегодня хватит. Все по машинам!
Приземлившиеся орнитоптеры громко повторили сигнал отбоя. С военной четкостью солдаты Харконненов построились и направились к своим орнитоптерам, оставив за собой уцелевших жителей, — те бросились к лежавшим телам в поисках своих близких и любимых, которым, может быть, еще требовалась медицинская помощь.
Стоя на ступенях трапа своего флагмана, Раббан внимательно посмотрел на отца.
— Скажи спасибо, что я выполнил за тебя эту грязную работу. Ты слишком снисходительно относился к своему народу, и он окончательно разленился.
Тем временем четыре круживших в небе орнитоптера сделали еще один заход и смели с лица земли еще одну постройку, превратив ее в гору камней. После этого машины построились в походный порядок.
— Если ты опять принудишь меня к действию, то мне придется немного сильнее поиграть мускулами — естественно, от твоего имени. — Раббан повернулся и вошел внутрь своего орнитоптера.
Потрясенный, потерявший всякое представление о том, где он находится, Абульурд полными ужаса глазами смотрел на разрушения, на бушующий огонь, на тела, сожженные лучами лазера. Ему показалось, что горы поют песнь скорби, но тут же понял, что звук рвется из его собственного горла.
Эмми, поднявшись на ноги, доковыляла до пропасти и, остановившись на ее краю, зарыдала, глядя на бездонные облака, поглотившие ее отца.
Последние орнитоптеры Харконненов поднялись в воздух, оставив после себя оплавленные следы на льду и вновь разрушенное горное поселение. Абульурд в полном отчаянии упал на колени. В ушах гремел страшный шум. Отец не мог поверить в то, что его унизил и уничтожил собственный сын. Перед глазами неотступно стояла надменная улыбка Глоссу Раббана.
— Как мог я взрастить такое чудовище?
Но Абульурд понимал, что никогда не отыщет ответ на этот ужасный вопрос.
Любовь — это наивысшее, к чему только может стремиться любой человек. Это чувство, которое охватывает без остатка всю глубину сердца, разума и души.