– Ну что ты на меня так смотришь? – звонко щебетала Лариса, прижимаясь к мужу и стараясь спрятать лицо. – Не смотри на меня так…
– Как?
– Как инквизитор. Со мной все в порядке. Честное слово.
Это тянулось уже два года – все два года с момента свадьбы, и Валерий хорошо усвоил, что бессмысленно даже пытаться устраивать скандалы и выволочки человеку, который «в кайфе». Он все равно ничего не поймет и не усвоит, только силы зря терять. Поэтому он не начал выговаривать Ларисе все, что думал о ее пристрастии к наркотикам, не пытался взять с нее очередное обещание «больше так не делать», не лез к ней с идиотскими вопросами о том, зачем она опять… ведь в прошлый раз она обещала… и ему казалось, что она все поняла… а она…
В этом не было смысла. В этом не было и не могло быть цели. Риттер понимал, что сейчас, пока Лариса, мягко говоря, не вполне адекватно воспринимает реальность, сделать ничего невозможно. Ей хорошо, она радуется жизни, и даст какие угодно обещания, и будет отрицать любые факты вплоть до самых очевидных. Потом, когда «это» пройдет, она кинется в мастерскую и станет работать как в угаре день и ночь, иногда по нескольку дней подряд не появляясь дома. Потом творческий угар пойдет на спад, Лара по-прежнему будет работать, но уже не так оголтело, ночевать будет, как и положено примерной жене, в супружеской постели, спать до полудня, долго пить кофе, а вечером возвращаться из мастерской как с работы – в семь часов. Потом в пять. Потом в четыре. Потом, в один прекрасный день, она вообще перестанет выходить из дома, и тогда в течение ближайшей недели наступает «это». Оно может длиться два-три дня, но может и пару недель.
В перерывах между приступами «этого» (Валерий не мог придумать подходящего термина и ограничивался местоимением) Лариса была прелестным шаловливым котенком, влюбленным в живопись и в процесс создания картин, но совершенно не приспособленным к жизни и не имеющим ни малейшего представления о том, как решаются самые простые житейские и бытовые проблемы. Она была в полном смысле слова неземным существом – воздушным, тонким, чистым и очень, очень далеким от реальности. Хрупкая, с чуть смугловатой кожей, с тонюсенькой талией и маленькой грудью, Лариса походила на стеклянную статуэтку, с которой можно только осторожно смахивать пыль специальной пушистой метелочкой, но ни в коем случае не брать в руки и не переставлять с места на место. Сам Валерий, широкоплечий, коренастый, с могучими ручищами, казался себе рядом с женой если не слоном, то по крайней мере медведем. Она такая нежная, такая беззащитная, такая молоденькая и такая талантливая! И кто же защитит ее, поддержит и выведет в большой мир, если не он, удачливый и богатый владелец известной на всю Москву и далеко за ее пределами консалтинговой фирмы Валерий Риттер. Двадцатипятилетняя Лариса была на восемь лет младше мужа и казалась ему совершенным ребенком, которому надо помогать, но которого нельзя наказывать.
Мать накрыла ужин в столовой, сама расставила приборы и принесла из кухни фарфоровую супницу с чихиртмой – грузинским супом из баранины. Валерий понял, что домработницу Римму она отпустила, как только поведение невестки стало выглядеть сомнительным. Нина Максимовна всегда так поступала, в ней необыкновенно сильны были невесть откуда взявшиеся барские замашки, не позволяющие считать помощницу по хозяйству членом семьи. Римма – прислуга, низший слой. Не хватало еще, чтобы она узнала, что молодая жена хозяина – наркоманка! Хозяева в глазах прислуги должны быть божествами, существами высшего порядка, живущими в башне из слоновой кости. У них, то есть у хозяев, должны быть непонятные прислуге, сложные и возвышенные проблемы, а вовсе не такие, с какими сталкивается любой обычный человек.
Лариса, как и всегда при «этом», от ужина отказалась, под действием таблеток у нее напрочь пропадал аппетит.
– Лерочка, я пойду почирикаю, ладно? Ты не обижаешься?
– Конечно, иди.
Второй особенностью «этого» была наплывающая волнами необыкновенная общительность, чередующаяся с периодами сонливой молчаливости. Лариса могла часами висеть на телефоне, болтая с приятельницами о какой-то чепухе, и точно так же могла часами молча и неподвижно сидеть на полу в кабинете Валерия, прислонив голову к его коленям и подремывая, пока он занимался делами, разбирал бумаги, набрасывал схемы, обсуждал по телефону рабочие вопросы.
На данный момент, по-видимому, имел место период общительности, и Лариса упорхнула в другую комнату чирикать по телефону.
– Валерий, сколько еще это будет продолжаться? – спросила мать, сидя напротив него за овальным обеденным столом. – Лариса нуждается в лечении, а ты ничего не предпринимаешь.
Она говорила мягко и негромко, но Валерий не обманывался: мать вне себя, и только хорошее воспитание удерживает ее от истерики.
– Нинуля, – вздохнул он, – я понимаю, как тебе тяжело бывает с Ларой, но я уже тысячу раз объяснял тебе: от наркомании невозможно вылечиться насильственно. Пока человек сам не захочет, с ним никто ничего не сделает, ни самый лучший врач-нарколог, ни шаман, ни экстрасенс. Это всем известная истина, об этом даже в газетах пишут. Для того чтобы Лара захотела вылечиться, нужно убрать источник душевной боли, потому что именно эта боль заставляет ее пить таблетки и нюхать всякую дрянь. Я делаю все, что могу, поверь мне, ты же сама видишь, сколько сил и денег я вкладываю в то, чтобы раскрутить Лару. И не моя вина, что не все получается, как я хочу. Или ты считаешь, что я виноват?
– Ну что ты, сынок, – мать тепло улыбнулась, – ты ни в чем не виноват. Просто я подумала, что, может быть, посоветоваться со специалистами по раскрутке художников. Может быть, есть какие-то особенности, которых ты не знаешь, и потому у тебя не получается так быстро, как тебе бы хотелось? Ты вкладываешь в Лару огромные деньги, но, может быть, ты вкладываешь их как-то не так? Или не в то?
Не проходило дня, чтобы Риттер хотя бы раз не подумал о том, как ему повезло с матерью. Чего стоит только это троекратно повторенное «может быть»! И всего в четырех фразах. Нина была вся в этом. Она никогда не навязывала сыну своего мнения, даже когда он был совсем маленьким. Она предоставляла ему полную свободу принятия решений, предварительно на понятном ребенку языке разложив по полочкам все возможные последствия того или иного выбора. Она объясняла, что, переусердствовав с мороженым, он может заболеть ангиной, и тогда они не пойдут в воскресенье в зоопарк, но если он откажется от очередной порции, то не получит вожделенного сладкого удовольствия, зато зоопарк ему гарантирован. Выбор же оставался за ним.
Нина Риттер, молодая и третья по счету жена известнейшего художника Станислава Риттера, имела высшее педагогическое образование и возможность не работать. И то, и другое она обратила на пользу делу воспитания сына Валерия, всегда была рядом и стала его первым другом, первым учителем и первым помощником. Между женой и мужем лежала пропасть длиною в тридцать лет, между матерью и сыном этих лет было всего двадцать, и в их семье никогда не было троих. Двое и один – вот как расставились силы. С одной стороны – светский, высокомерный, знаменитый и обласканный властями отец, с другой – молодая жена и маленький сынишка.