— Это все, что вы привезли? — спросила она.
— Ну что вы. Остальное распродано.
Девушка удивилась.
— Л все жалуются.
Торговец пожал плечами.
— Тонкое сукно всегда можно продать.
В голове Керис зашевелились неясные пока мысли.
— Сколько стоит этот алый?
— Всего семь шиллингов за ярд, мистрис.
В семь раз дороже бюро.
— И кто же может себе это позволить?
— Епископ купил много красного, леди Филиппа — немного синего и зеленого, кое-что — дочери городских пивоваров и пекарей, леди, лорды из окрестных деревень… Богачи не переводятся даже в трудные времена. Этот ярко-красный цвет очень вам подойдет. — Быстрым движением Лоро размотал рулон и накинул край Керис на плечо. — Чудесно. Глядите, на вас все уже смотрят.
Девушка улыбнулась.
— Понятно, почему вы столько продали. — Молодая торговка вернула Фиорентино ткань — очень плотного переплетения. У нее уже был любимый плащ из итальянского алого сукна, доставшийся от матери. — Каким красителем ваши добиваются такого цвета?
— Краппом, как и все остальные.
— Но почему он такой яркий?
— Это не секрет. Добавляют квасцы. Цвет становится ярче и не линяет. Одежда такого цвета всегда будет вас радовать.
— Квасцы, — повторила Керис. — А почему ими не пользуются английские красильщики?
— Очень дорого. Их привозят из Турции. Такая роскошь не для всякой женщины.
— А синий?
— Как ваши глаза.
У нее зеленые глаза, но девушка не стала его поправлять.
— Какой глубокий цвет.
— Английские красильщики применяют вайду, а мы получаем индиго из Бенгалии; мавританские купцы привозят его из Индии в Египет, а потом наши итальянские купцы покупают его в Александрии. — Фиорентино улыбнулся. — Подумайте, какой дальний проделан путь, только чтобы подчеркнуть вашу удивительную красоту.
— Да, — кивнула Керис. — Благодарю вас.
Мастерская Питера Красильщика на реке была не меньше дома Эдмунда, только каменная, внутри ни стен, ни выстеленных полов — голая коробка. На больших очагах стояли два огромных железных чана, которые обслуживали лебедки вроде тех, что Мерфин использовал на строительстве. С их помощью огромные мешки с шерстью или сукном поднимали с земли и опускали в чан. Пол в мастерской не просыхал, ее вечно заволакивал пар. Подмастерья, обливаясь потом, работали босиком и в подштанниках, влажные волосы блестели. В нос Керис ударил едкий запах. Девушка показала Питеру непроданную дюжину сукна:
— Я хочу, чтобы оно стало таким же ярко-красным, как у итальянцев. Это лучше всего продается.
Угрюмый по природе Питер всегда имел обиженный вид, что бы ему ни сказали. И теперь Красильщик уныло кивнул, как бы принимая упрек:
— Покрасим еще раз краппом.
— Только с добавлением квасцов, чтобы закрепить цвет и сделать его ярче.
— Мы не пользуемся квасцами. Никогда такого не делали. И никого не знаю, кто пользуется.
Керис про себя выругалась. Не догадалась проверить, считая, что красильщик должен знать про краски все.
— А если попытаться?
— Но у меня их нет.
Суконщица вздохнула. Значит, Питер из тех мастеров, кому все кажется невозможным, если кто-нибудь не делал этого раньше.
— А если я достану?
— Где?
— В Винчестере, например, или в Лондоне. А может, в Малкомбе.
В ближайший крупный порт Малкомб прибывали суда со всей Европы.
— Если бы у меня даже были квасцы, я не знаю, как ими пользоваться.
— А если узнать?
— У кого?
— Я постараюсь.
Питер мрачно покачал головой:
— Не знаю…
Девушка не хотела ссориться с единственным крупным красильщиком в городе.
— Мы возьмем эту крепость, когда добредем до нее, — миролюбиво отступила Керис. — А пока нечего тратить ваше время. Сначала нужно найти квасцы.
Кто же в городе может знать про квасцы? Придумщица пожалела, что не расспросила как следует Лоро Фиорентино. Монахи должны знать такие вещи, но им теперь запрещено разговаривать с женщинами. И Суконщица решила сходить к Мэтти Знахарке. Та все время мешает какие-то странные штуки; может, среди них есть и квасцы. Но что еще важнее: если Мэтти ничего не знает, она так и скажет в отличие от монахов или аптекарей, которые запросто могут что-нибудь выдумать, лишь бы не показаться невеждами. Знахарка первым делом спросила:
— Как отец?
— Очень угнетен крахом на шерстяной ярмарке. — В этом вся Мэтти — сразу улавливает причину беспокойства собеседника. — Становится забывчивым. Стареет.
— Береги его. Он хороший человек.
— Я знаю. — Керис не совсем понимала, к чему клонит хозяйка.
— Петронилла — эгоистичная корова.
— Это я тоже знаю.
Мэтти что-то толкла пестиком в ступке и пододвинула ее гостье:
— Потолки-ка, а я налью тебе кружку вина.
— Спасибо. — Девушка принялась толочь.
Из каменного кувшина Знахарка налила в две деревянные кружки желтоватого вина.
— Что тебя привело? Ты не больна.
— Знаешь, что такое квасцы?
— Да. В небольших количествах мы используем их как вяжущее средство, для заживления ран. Еще они останавливают понос. Но в больших дозах ядовиты. Как почти от всех ядов, человека начинает тошнить. В том настое, что я давала тебе в прошлом году, были квасцы.
— Это что, трава?
— Нет, они находятся в земле. Мавры добывают их в Турции и Африке. Дубильщики иногда пользуются ими при выделке кож. Полагаю, ты собираешься красить ткань.
— Да.
Догадки Мэтти, как всегда, попахивали чем-то сверхъестественным.
— Это закрепитель, он помогает краске впитаться в шерсть.
— А где взять квасцы?
— Я покупаю в Малкомбе.
В сопровождении одного из работников отца в качестве телохранителя Керис отправилась в двухдневное путешествие в Малкомб, где бывала уже несколько раз. На набережной нашла торговца всякой всячиной из самых отдаленных уголков земного шара: пряностями, птицами, музыкальными инструментами. Он продал девушке красный краситель из корня марены, которую разводили во Франции, и образец квасцов под названием spiralum, доставленный, по его словам, из Эфиопии. Торговец запросил семь шиллингов за небольшой бочонок краппа и фунт — за мешок квасцов, а Суконщица понятия не имела, реальная это цена или завышенная. Он продал ей все свои запасы и обещал достать еще со следующего же итальянского корабля. Девушка спросила, в каких количествах нужно применять краску и квасцы, но этого торговец не знал.