Разбойники закричали. Фитцджеральд грохнулся на спину. Гриф испугался и легко отскочил в сторону. Когда Ральф попытался подняться, Томас упал на него, как ствол поваленного дерева, и прижал к земле.
— Лежи тихо, и тебя не убьют, — прошептал он.
Затем разбойник-лорд услышал свист десятков одновременно выпущенных стрел — смертоносный свист, его ни с чем не спутаешь, будто внезапный ветер или громовой раскат. Не меньше сотни человек, подумал он. Ясно, стрелки поджидали в хижинах и вышли по условленному сигналу — когда Томас ухватил Ральфа за локоть. Грабитель захотел сбросить монаха, но, заслышав крики разбойников, передумал. С земли он видел не много, хотя заметил, что некоторые головорезы повытаскивали мечи. Однако лесные братья слишком далеко от лучников, и, если двинутся на противника, их прикончат раньше, чем они добегут до ополченцев. Это побоище, а не сражение. Послышался топот копыт. Интересно, подумал пленник, Тэм атакует лучников или удирает?
Неразбериха длилась недолго. Уже через несколько минут Фитцджеральд понял, что разбойники разбиты наголову. Томас встал, вытащил из-под длинной бенедиктинской рясы длинный кинжал и бросил поверженному:
— Забудь про меч.
Ральф поднялся на ноги, осмотрел стрелков и многих узнал: толстого Дика Пивовара, сластолюбца Эдварда Мясника, весельчака Пола Белла, мрачного Билла Уоткина — скромных законопослушных граждан Кингсбриджа, всех. Его победили торговцы. Но это не самое удивительное. Он изумленно посмотрел на Лэнгли:
— Ты спас мне жизнь, монах.
— Твой брат просил об этом, — жестко ответил Томас. — Будь моя воля, ты умер бы, не долетев до земли.
Кингсбриджская тюрьма располагалась в подвале здания гильдии. Камера без окон, с каменными стенами и грязным полом. Она не отапливалась, и зимой заключенные иногда умирали от холода, но теперь стоял май, а кроме того, Ральфа по ночам согревал плащ. У заключенного даже оказалась кое-какая мебель: стул, скамья и маленький столик, — все это за деньги Мерфин одолжил у Джона Констебля, комната которого находилась за запертой дубовой дверью. В рыночные дни и на ярмарочной неделе он с помощниками дежурил там на случай беспорядков. В камере с Ральфом сидел Алан Фернхилл. Кингсбриджский лучник попал ему в бедро, и, хотя рана не представляла серьезной опасности, убежать подручный и сообщник не смог. А вот Невидимка скрылся.
Настал их последний день. Оба уже были заочно приговорены к смерти за изнасилование Аннет и за преступления, совершенные в зале суда на глазах у судьи: нападение на старшину присяжных, Вулфрика и побег. В полдень шериф заберет беглецов в Ширинг, где их повесят.
За час до полудня Джеральд и Мод принесли заключенным обед: горячий окорок, свежий хлеб и кувшин крепкого эля. С ними пришел Мерфин, и Ральф догадался — попрощаться. Отец подтвердил догадку:
— Мы не поедем с тобой в Ширинг.
Мать добавила:
— Мы не хотим видеть, как… — И осеклась. Родители не поедут в Ширинг, чтобы не видеть, как его будут вешать.
Смертник выпил эля, но есть не мог. Он отправляется на виселицу, зачем ему обед. Да и не хотелось есть. Алан обжирался. Ему, казалось, жестокая участь нипочем. Повисло тяжелое молчание. Никто не знал, о чем говорить в эти последние минуты. Мод тихо плакала, Джеральд негодующе сопел, а Мерфин спрятал лицо в ладони. Только Алан Фернхилл скучал. У Ральфа на языке вертелся вопрос к брату. Он не очень хотел его задавать, но понимал, что это последняя возможность.
— Когда брат Томас стащил меня с лошади, защитив от стрел, я поблагодарил его за то, что он спас мне жизнь. — Заключенный, посмотрев на брата, добавил: — Монах сказал, что делает это ради тебя, Мерфин.
Тот просто кивнул.
— Ты просил его об этом?
— Да.
— Значит, знал, что должно случиться?
— Да.
— Вот как… А откуда Лэнгли знал, где меня искать?
Мерфин не ответил.
— Это ты ему сказал, — закончил Ральф.
— Сынок! — в ужасе воскликнул отец. — Как ты мог?
— Мерзкий предатель, — прошипел Алан Фернхилл.
Мерфин ответил брату:
— Вы убивали людей! Невинных крестьян, их жен, детей! Вас нужно было остановить!
Отверженный, к своему удивлению, даже не разозлился. Ему только трудно стало дышать. Он сглотнул и спросил еще:
— Но почему ты просил Томаса пощадить меня? Думаешь, виселица лучше стрелы?
— Ральф, не надо, — зарыдала Мод.
— Не знаю, — ответил Мостник. — Может, просто хотел, чтобы ты пожил чуть подольше.
— Но ты предал меня. — Изгой почувствовал, что сейчас не выдержит. Слезы наворачивались на глаза, в голове заломило. — Ты предал меня, — повторил он.
Мерфин сердито встал:
— Честное слово, ты это заслужил!
— Не ссорьтесь, — взмолилась Мод.
Ральф печально покачал головой:
— Не будем. Это время кончилось.
Дверь открылась, и вошел Джон Констебль.
— Шериф ждет, — объявил он.
Мод обняла сына и со слезами прижалась к нему. Через несколько секунд Джеральд мягко отстранил ее. Джон вышел, Фитцджеральд-младший двинулся следом. Он был удивлен, что его не связали, не наложили цепи. Один раз бежать ведь удалось — неужели не боятся? Висельник пересек комнату констебля и вышел на улицу; за ним — родные.
Наверно, недавно был дождь, яркое солнце отражалось от мокрой земли, так что Ральф невольно зажмурился. Когда глаза привыкли к свету, Фитцджеральд разглядел собственную лошадь, оседланного Грифа, и на душе у него потеплело. Он взял поводья и шепнул гунтеру в ухо:
— Ты-то не предавал меня, правда, малыш?
Конь, обрадовавшись хозяину, дохнул. Шериф и его помощники, вооруженные до зубов, ждали верхом. Значит, отправиться в Ширинг предстоит на лошади, но под надежной охраной. Он понял, что на этот раз бежать не удастся. Затем присмотрелся. Шериф — да, но остальные не его помощники. Это люди графа Роланда. А вот и сам граф, с черными волосами, черной бородой, верхом на гнедом боевом коне. Что он здесь делает? Не сходя с коня, граф наклонился и передал Джону Констеблю пергаментный свиток.
— Прочтите это, если можете, — распорядился Роланд, как обычно, одной стороной рта. — Послание короля. Все заключенные графства помилованы и отпущены на свободу при условии поступления ко мне в королевскую армию.
— Ура! — крикнул Джеральд.
Мод разрыдалась. Мерфин заглянул констеблю через плечо и прочел послание. Ральф посмотрел на Алана. Тот спросил:
— Что это значит?
— Это значит, что мы свободны.
— Если я правильно понимаю, вы действительно свободны, — кивнул Джон Констебль и посмотрел на шерифа: — Вы подтверждаете?