Тот удивился:
— Я считал, дело обстоит ровно наоборот.
— Ты соблазнил мою дочь, затем отказался на ней жениться. Пытался помешать мне построить мост. Я думал, что избавился от тебя, но ты возвращаешься и унижаешь меня, тыча всех носом в трещины на мосту. Едва вернувшись, пытаешься сместить меня с должности олдермена и посадить в это кресло своего друга Марка. Даже намекал, что трещины в соборе — моя вина, хотя он был построен задолго до моего рождения. Повторяю: за что ты меня так ненавидишь?
Мостник не знал, что ответить. Неужели Элфрик и впрямь не понимает, как он гадил? Но обсуждать это на заседании гильдии неприлично.
— Я не ненавижу тебя, Элфрик, мой бесчеловечный учитель. Ты плохой строитель, лизоблюд Годвина, но тем не менее я не ненавижу тебя.
Новый член гильдии Джозеф Кузнец воскликнул:
— Так вот чем вы занимаетесь на собраниях? Выясняете свои дурацкие отношения?
У Мерфина было такое ощущение, будто ему съездили по морде. Не он начал этот дурацкий разговор, но тем не менее он его продолжил. И Мостник промолчал, сообразив, что коварный олдермен, как всегда, победил.
— Джо прав, — кивнул Билл Уоткин. — Мы пришли сюда не для того, чтобы слушать, как бранятся эти двое.
Зодчему не понравилось, что Билл поставил его на одну доску с прихвостнем аббата. Вообще-то в гильдии к нему относились хорошо и после истории с мостом недолюбливали Элфрика. Если бы Марк не умер, нынешнего олдермена действительно сместили бы. Но что-то сдвинулось. Мостник спросил:
— Мы можем вернуться к нашему вопросу, то есть просить епископа предпочесть Керис?
— Я против, — буркнул Элфрик. — Аббат Годвин за Элизабет.
— Я согласен с Элфриком. Зачем нам ссориться с отцом-настоятелем? — раздался голос Марсела Свечника.
Марсел имел договор с аббатством на поставку восковых свечей. Годвин являлся самым крупным его заказчиком. Фитцджеральд не удивился. Однако следующий оратор его потряс.
— Стоит ли поддерживать человека, обвиняемого в ереси? — заявил Иеремия Строитель.
Он плюнул налево, направо и перекрестился. Мерфин от удивления даже не нашелся что ответить. Иеремия всегда был страшно суеверен, но мастер не мог себе представить, что умник дойдет до предательства учителя.
— Это смехотворное обвинение, — попробовала защитить Керис Бесси.
— Однако оно так и не было опровергнуто, — возразил Иеремия.
Зодчий уставился на него, но суеверный малый отвел глаза.
— Что с тобой, Джимми?
— Я не хочу умереть от чумы, — ответил тот. — Ты слышал проповедь. Нельзя общаться с людьми, практикующими языческие обычаи. А ты хочешь просить епископа поддержать ее!
Послышался одобрительный ропот, и Мостник понял, что это общее мнение. Остальные не так суеверны, как Иеремия, но разделяют его опасения. Чума напугала всех до смерти, ослабив способность рассуждать трезво. Проповедь аббата оказала большее воздействие, чем мог предположить Мерфин. Он уже готов был сдаться, но подумал о Керис, о том, как она встревожена, подавлена, и решился попытаться еще раз:
— Я пережил чуму, во Флоренции. И предупреждаю вас: священники и монахи не в состоянии никого спасти. Вы преподнесете Годвину город на тарелочке — задаром.
— Это очень похоже на святотатство, — покачал головой Иеремия.
Зодчий осмотрелся. Напуганные члены гильдии согласны с Иеремией. Больше он ничего не мог сделать. Решив в связи с выборами настоятельницы не предпринимать никаких шагов, собрание закрылось, и мрачные члены гильдии принялись зажигать от огня лучины, чтобы осветить себе путь домой.
Фитцджеральд решил, что идти с новостями в монастырь слишком поздно: в аббатстве ложились с сумерками и вставали рано утром. Однако возле здания гильдии он увидел фигуру в толстом суконном плаще. К его удивлению, факел высветил напряженное лицо Керис.
— Ну что? — взволнованно спросила она.
— Не вышло. Мне очень жаль.
Ее словно пырнули ножом.
— Что сказали?
— Не хотят вмешиваться. Поверили в проповедь.
— Идиоты.
Пошли по главной улице. У монастырских ворот Мерфин посоветовал:
— Уходи из монастыря, Керис. Не из-за меня, из-за себя. Ты не сможешь работать с Элизабет. Она ненавидит тебя и будет мешать во всем.
— Клерк еще не победила.
— Но ведь победит, ты сама говорила. Сними обет, выходи за меня замуж.
— Брак — это тоже обет. Если я нарушу слово, данное Богу, неужели ты поверишь обещанию, данному тебе?
Мастер улыбнулся:
— Рискну.
— Дай мне подумать.
— Ты уже много месяцев думаешь, — обиженно заметил Мостник. — Если сейчас не уйдешь, не уйдешь никогда.
— Сейчас не могу. Я нужна людям, как никогда.
Он начал злиться:
— Я не буду просить вечно.
— Понимаю.
— Знаешь, я вообще не буду тебя больше просить.
Монахиня заплакала.
— Прости, но я не могу покинуть госпиталь, когда бушует чума.
— Госпиталь.
— И людей, жителей города.
— А ты сама?
При свете факела блестели ее слезы.
— Я им нужна.
— Они неблагодарны, все: сестры, братья, горожане. Уж поверь мне.
— Это не важно.
Мастер кивнул, смирившись с ее решением и подавив эгоистическую досаду.
— Если так, то выполняй свой долг.
— Спасибо за то, что понял.
— Я хотел бы, чтобы все кончилось иначе.
— Я тоже.
— Возьми-ка свет.
— Спасибо.
Монахиня взяла горящий факел и развернулась. Фитцджеральд смотрел на нее и думал: неужели вот так все и кончится? Неужели это все? Возлюбленная уходила своей обычной походкой, решительной, уверенной, но с опущенной головой. Керис прошла в ворота и исчезла.
Огни в «Колоколе» приветливо светились сквозь щели ставен и дверей. Последние пьяные посетители прощались, Сари собирала кружки и вытирала столы. Лолла почти заснула. Мерфин отпустил няню и подумал было пойти спать, но знал, что не уснет. Слишком взволнован. Почему он потерял терпение именно сегодня, ведь препятствия возникали и раньше? Зодчий разозлился, но, успокоившись, понял, что злость от страха — страха, что Керис заразится чумой и умрет.
В зале он сел на лавку и снял башмаки. Глядел в огонь и думал, почему же ему не дается одна-единственная вещь, которой он хочет больше всего. Вошла Бесси, повесила плащ. Сари ушла, и Белл, заперев двери, села напротив постояльца на большой стул, где всегда сидел ее отец.