Стол, организованный Керис, был обилен, но не роскошен — ни тебе позолоченных лебедей, ни сахарных башен, зато много жареного мяса, вареной рыбы, свежего хлеба, фасоли и ранних ягод. Тенч налил Филиппе супа из местных цыплят с миндальным молоком. Она серьезно сказала:
— Страшное горе. Я сочувствую вам от всей души.
Когда Ральфу выражали такие искренние соболезнования, он и сам казался себе человеком, на которого навалилась огромная беда, забывая, что своей же рукой вонзил нож в юное сердце Матильды.
— Благодарю вас, графиня, — скорбно ответил он. — Тилли была так молода. Но мы, воины, привычны к внезапным смертям. Сегодня человек спасает вам жизнь и клянется в вечной дружбе и преданности, а завтра в сердце ему вонзается арбалетный болт и вы его забываете.
Вдова как-то странно на него посмотрела, что напомнило ему взгляд сэра Грегори, в котором любопытство мешалось с отвращением. Интересно, подумал рыцарь, неужели такие взгляды вызывает его реакция на смерть Тилли?
— У вас есть сын.
— Джерри. Сегодня за ним смотрят монахини, однако завтра я заберу его в Тенч-холл. Придется искать кормилицу. — Пора намекнуть. — Хотя, разумеется, нужна женщина, которая заменит ему мать.
— Да.
Тенч вспомнил о ее собственном горе.
— Вам-то известно, что такое супружеская любовь.
— Я имела счастье любить моего обожаемого Уильяма двадцать один год.
— Вам, должно быть, очень одиноко.
Не самый лучший момент делать предложение, но Фитцджеральд решил подвести разговор к этой теме.
— Это так. Я потеряла троих мужчин — Уильяма и обоих наших сыновей. Замок опустел.
— Но, возможно, ненадолго.
Леди посмотрела на него, словно ослышалась, и Тенч понял, что поторопился. Филиппа отвернулась и заговорила с епископом Анри. Справа от Ральфа сидела Одила.
— Хотите пирога? — спросил он ее. — С мясом фазана и зайчатиной. — Девушка молча кивнула, и Тенч отрезал ей кусок. — Сколько вам лет?
— В этом году будет пятнадцать.
Высокая Одила уже имела фигуру матери — полную грудь, широкие женские бедра.
— Выглядите старше, — заметил Фитцджеральд, глянув на ее грудь.
Он хотел сделать комплимент — молодые люди обычно хотят выглядеть старше, — но дочь Уильяма вспыхнула и отвернулась. Тенч опустил глаза на нож, подцепил кусок вареной свинины с имбирем и задумчиво принялся за еду. Не очень-то у него получалось то, что Грегори называл «делать предложение».
Керис оказалась между епископом Анри и олдерменом Мерфином. Рядом с Мостником восседал сэр Грегори. Он приехал на похороны графа Уильяма три месяца назад, да так до сих пор и не уехал. Аббатисе пришлось, подавив отвращение, сесть за один стол с убийцей и человеком, который почти наверняка втянул его во все это. Но в соответствии с ее планом по возрождению города настоятельнице предстояло кое-что сделать. Городские стены были только первой его частью. Ей необходимо заручиться поддержкой Анри. Керис налила епископу светлого красного гасконского вина. Он сделал большой глоток и промокнул губы:
— Вы хорошо говорили.
— Спасибо, — ответила монахиня, пропустив мимо ушей язвительный упрек, содержавшийся в похвале. — В городе царит беспорядок и разврат; нужно, чтобы горожане воспрянули духом. Не сомневаюсь, вы с этим согласитесь.
— Поздновато спрашивать моего согласия. Но да, я согласен.
Анри прагматик, не видящий смысла в том, чтобы после драки махать кулаками. Керис на это и рассчитывала. Она положила себе жареной цапли с перцем и гвоздикой, но не притронулась к еде: ей слишком много нужно сказать.
— Мой план включает в себя не только постройку городских стен и выборы констебля с помощниками.
— Я предвидел нечто подобное.
— Считаю, что вы как епископ Кингсбриджа имеете полное право на самый высокий собор в Англии.
Анри поднял брови:
— Не ожидал.
— Двести лет назад Кингсбридж являлся одним из важнейших аббатств Англии. Он вновь должен им стать. Новая соборная башня будет символизировать возрождение монастыря и ваше главенствующее положение среди епископов.
Мон лишь улыбнулся уголком рта, но был явно доволен. Сановный клерк понимал, что это лесть, и получал от нее удовольствие. Керис продолжила:
— Башня послужит и городу. Она станет видна издалека и приведет к нам больше паломников и торговцев.
— И как вы собираетесь ее оплатить?
— У аббатства достаточно денег.
Анри удивился:
— Аббат Годвин вечно жаловался на нехватку средств.
— Он совсем не умел управлять финансами.
— Мне всегда казалось, что он понимает дело.
— Аббат на многих производил такое впечатление, но все время принимал неверные решения. Давным-давно он отказался починить сукновальню, которая принесла бы ему доход, вместо этого построив себе совершенно бесполезный дворец.
— А что же изменилось?
— Я заменила большинство старост более молодыми, легкими на подъем; превратила примерно половину земель в пастбища, за которыми легче следить, когда не хватает рук; остальные отдала в аренду, освободив держателей от обычной барщины. Кроме того, мы получали налог на наследство, а многие, у кого из-за чумы не осталось родных, завещали имущество нам. Мужской монастырь сейчас так же богат, как и женский.
— Так все держатели земли являются у вас свободными крестьянами?
— Большинство. Вместо того чтобы нести раз в неделю барщину на запашке лорда, таскать ему сено, загонять своих овец на его поля — вместо всех этих сложностей, — они просто платят оброк. Им так больше нравится и значительно упрощает жизнь.
— Многие лорды — особенно аббаты — в ужасе от подобной системы. Говорят, губит крестьянство.
Керис пожала плечами:
— А что мы потеряли? Только возможность вводить никому не нужные новшества по мелочам, делая поблажки одним вилланам и угнетая других, чтобы удержать их в повиновении. Монахам нет дела до крестьян. А те лучше знают, что сеять и продавать на рынке. Самостоятельно они работают лучше.
Епископа явно одолевали какие-то сомнения.
— Так вы считаете, аббатство в состоянии оплатить постройку новой башни?
«Значит, он думал, что я стану просить у него денег», — поняла аббатиса.
— Да, при некотором вспомоществовании городских купцов. И в этом вы можете нам помочь.
— Так и думал, что вам от меня что-то нужно.
— Но не деньги. То, чего я прошу у вас, намного дороже денег.
— Интересно.
— Я хочу обратиться к королю с прошением о хартии, дарующей права самоуправления.