– Твоя мама вечно покупает тебе самые уродские вещи.
– А твоя мама жирная, как свинья.
– А твой папа сидит в тюрьме.
– Ничего он не сидит!
– Нет, сидит!
– Не сидит!
– Я сама слышала, как папа говорил моей мамочке. Сидел, читал газету и вдруг говорит: «А знаешь, Пит Феррами, оказывается, опять угодил в тюрьму». Так прямо и сказал.
– Врушка, врушка, ведьмина подружка! – выкрикнула Джинни дразнилку. Но в глубине души почему-то поверила Тамми. Это объясняло все: и внезапно свалившееся на них богатство, и столь же внезапное исчезновение, и долгое отсутствие отца.
Никто в школе ни разу больше не говорил ей об этом. Но все знали: есть верный способ заткнуть Джинни рот. Надо было просто упомянуть о ее отце. Узнать такое в возрасте девяти лет – это все равно что стать калекой на всю оставшуюся жизнь. Когда в школе что-нибудь пропадало, она чувствовала на себе подозрительные взгляды. Ей никак не удавалось избавиться от чувства вины. Стоило кому-нибудь заглянуть в кошелек и сказать: «Черт, у меня вроде еще оставалась десятка», как Джинни заливалась краской. Честность стала ее навязчивой идеей, она была готова пройти пешком милю, чтоб вернуть человеку случайно оброненную им дешевенькую авторучку. Боялась, что если оставит ее себе, все станут говорить, что она воровка, как ее отец.
И вот теперь он стоял перед ее шефом, грязный, небритый и, очевидно, без гроша в кармане.
– Это профессор Беррингтон Джонс, – сказала она. – Знакомьтесь, Берри, мой отец, Пит Феррами.
Беррингтон был сама любезность. Пожал отцу руку.
– Рад познакомиться, мистер Феррами, – сказал он. – Ваша дочь – совершенно незаурядная женщина.
– Что правда, то правда, – ухмыльнулся отец во весь свой щербатый рот.
– Ну вот, Берри, теперь вы знаете мою маленькую семейную тайну, – с вызовом произнесла она. – Папа сидел в тюрьме третий раз, а сел как раз в тот день, когда я защищала диплом в Гарварде. И последний раз просидел восемь лет.
– Могли влепить и все пятнадцать, – вставил отец. – У нас при себе были стволы.
– Спасибо, что поделился этой подробностью с нами, папа. Уверена, на моего босса это произвело впечатление.
Отец обиделся и надулся, и ей вдруг стало его жаль. Ведь он страдал от собственной слабости, и вместе с ним страдала вся семья. Он был типичным неудачником. Поразительная система, репродуцирующая человеческую расу, – тот самый чрезвычайно сложный механизм ДНК, который изучала Джинни, – была запрограммирована таким образом, чтобы каждый индивид хоть немного отличался от остальных. Все равно что фотокопия, пусть немного, но все же отличающаяся от оригинала. Иногда результат превосходил все ожидания: Эйнштейн, Луис Армстронг, Эндрю Карнеги. А порой получался такой вот Пит Феррами.
Надо побыстрее выпроводить Беррингтона, подумала Джинни.
– Если хотите позвонить, Берри, то телефон вон там, в спальне.
– Ничего, дело подождет, – сказал он.
– Что ж, еще раз большое спасибо за чудесный вечер. – Она протянула ему руку для рукопожатия.
– Рад, что доставил вам удовольствие. Доброй ночи. – Он осторожно пожал ей руку и вышел.
Джинни обернулась к отцу:
– Что произошло?
– Просто выпустили раньше за примерное поведение. Я свободен. Ну и, естественно, первым делом захотел увидеть свою маленькую девочку.
– После трехдневной пьянки, – ядовито заметила она. Он был настолько неискренен, что ее тошнило. И она почувствовала, как в ней закипает гнев. Ну почему Бог послал ей такого отца?
– Да ладно, будет тебе фыркать, – примирительно заметил он.
Гнев сменился печалью. У нее никогда не было настоящего отца и не будет.
– Дай сюда бутылку, – сказала она. – Сейчас сварю кофе.
Он нехотя протянул ей бутылку водки, Джинни убрала ее в холодильник. Налила в кофейник воды, включила газ.
– А ты постарела, – сказал отец. – Ишь, даже седина в волосах появилась.
– Спасибо за комплимент. – Она достала кружки, сливки и сахар.
– Твоя мать тоже рано поседела.
– Чему ты немало поспособствовал.
– Я заходил к ней. – В его голосе звучало возмущение. – А она там больше не живет!
– Она в Белла-Висте.
– Да, соседка, миссис Мендоза, мне сказала. Она же дала твой адрес. Как можно было отправить мать в такое паршивое место?
– Ну так забери ее оттуда! – раздраженно воскликнула Джинни. – Она ведь до сих пор приходится тебе женой. Устройся на работу, обзаведись приличной квартирой и начни, наконец, заботиться о ней.
– Ты же знаешь, я этого не смогу. Никогда не мог.
– Тогда нечего придираться ко мне!
– Я не хотел говорить о тебе ничего плохого, детка, – умоляюще протянул он. – Просто мне не понравилось, что мать находится в этом заведении, вот и все.
– Я от этого не в восторге, да и Пэтти тоже. И мы собираемся раздобыть денег, чтоб забрать ее оттуда. – Сердце у Джинни сжалось, к глазам подступили слезы. – Черт побери, папа, мне и без того тяжело! А я должна сидеть и слушать твое нытье!
– Ну ладно, ладно, будет тебе, – пробормотал он.
Джинни сглотнула вставший в горле ком. Не надо было позволять ему с самого начала. И она решила сменить тему:
– Что собираешься делать? Какие планы на будущее?
– Ну, сперва осмотрюсь маленько, а там видно будет.
Это означало, что он будет искать очередной объект ограбления. Но Джинни промолчала. Он вор, и изменить его она не в силах. Отец откашлялся.
– Может, подкинешь мне несколько баксов, чтоб начать новую жизнь?
Тут она снова вспылила:
– Нет, но зато я скажу тебе, что собираюсь делать! Отправлю тебя в душ, чтобы ты помылся и побрился, а сама простирну твои грязные шмотки в машине. Если обещаешь не прикасаться к водке, угощу тебя яичницей и тостами. Потом найду тебе пижаму. Переночевать можешь вот на этом диване. Но никаких денег я тебе не дам, не рассчитывай. Я и без того из кожи вон лезу, чтобы наскрести денег и отправить маму в более приличное место, где ей будет уютно и комфортно. И ни единого лишнего доллара у меня нет.
– Хорошо, дорогая, – притворно ласково протянул он. – Я все понимаю.
Она подняла на него глаза. Гнев прошел, и она ощутила тоску. Ей от всего сердца хотелось, чтобы отец обрел покой, мог сам о себе позаботиться, устроиться на нормальную работу. Ей хотелось любить отца, чувствовать, что на него можно положиться. Она истосковалась по настоящему любящему отцу, но в то же время понимала, что все эти ее мечты напрасны. Место для отца в ее сердце всегда будет пустовать.