- О чем это? - ощетинился тот.
- Да о Виоле Ивановне.
Леха посмотрел на Дениса глазами, полными ужаса, но тут же кое-как взял себя в руки и даже попытался соврать.
- Она что, меня сегодня вызывала?
- Не вызывала.
- Странно, - наигранно удивившись, пожал плечами Леха. - А то в прошлый раз обещала… Что проходили?
- Ничего не проходили. Урока не было.
- Виола заболела? Или почему? - Леха скроил заинтересованную мину.
Увы, актер из него был препаршивейший. Такого актера режиссер наверняка задушил бы на первой же репетиции, если бы вдруг взял его в свой театр.
- По кочану, - довольно грубо сказал Денис. - Надоело мне это. Хватит из меня дурака делать. Знаю я все.
- Что это «все»? - переспросил Леха. Голос его предательски дрожал.
- Да все. Про картину твою. И про то, что это ты нарисовал. Ну, может не нарисовал, а художнику заказал.
Леха молча посмотрел Денису прямо в глаза. Взгляд у него был полубезумный. И Денис вдруг подумал, что Леха вот сейчас возьмет - да и упадет в обморок, как директриса на лестнице перед школой.
И что он тогда будет с ним делать? Кричать на весь парк «доктора! доктора!»? Или делать ему искусственное дыхание, как учили на уроках самообороны и выживания?
- А откуда… откуда ты знаешь? - с трудом выдавил из себя Тюленько, часто-часто моргая.
- Откуда-откуда… Догадался!
- И что? Ты… ты… рассказал им?
- Кому?
- Ну… в школе… Виоле, остальным…
- Нет, Леха. Я ничего никому не рассказал.
С минуту Леха Тюленько переваривал услышанное. А затем… бросился к Денису обниматься, ну точь-в-точь как футболисты после забитого в неприятельские ворота гола.
- Друг! Ты настоящий, настоящий друг! Спасибо, Денька! Спасибо! Даже и не знаю, как сказать… как благодарить!
- Эй-эй! Постой! Да постой же ты, Леха! - едва отбился от дружеских излияний чувств Денис. - Во-первых…
- Что? - сияя идиотской улыбкой, спросил Тюленько.
- Во-первых, никакой я тебе не друг…
- Так ты сказал им, что ли? - голос его помертвел, а выражение лица враз превратилось из ликующего в обреченное.
- Нет. Но ты меня не дослушал. В общем, во-первых, никакой я тебе не друг. Никогда мы с тобой друзьями не были. Друг у меня - Тигра. А ты мне только приятель. И, между прочим, у Джека Лондона написано, что между этими двумя словами такое же расстояние, как между Лос-Анджелесом и Нью-Йорком. Но я все равно им не сказал. Хотя они очень и очень меня об этом просили. И даже заставляли!
- Но тогда почему…
- Потому, что это подло - выдавать товарищей. Даже когда товарищи сами погрязли в подлости.
- Это тоже у Джека Лондона написано? - серьезно спросил Леха. (Его очень впечатлило выражение «погрязли в подлости».)
- Написано. Почти.
Леха покраснел и отвел взгляд - якобы затем, чтобы посмотреть, как Баксик гоняет по кустам жалкого карликового пинчера, каждая нога которого была чуть толще зубной щетки. А на самом деле потому, что ему было очень стыдно.
- Зачем же ты пришел? - наконец спросил он.
- Чтобы ты дал мне честное слово. Честное слово, что больше никогда так не будешь делать.
С минуту Тюленько лишь тихо сопел и переступал с ноги на ногу. А затем тихо сказал:
- Даю. В смысле - слово.
- Но это еще не все. Я хочу, чтобы ты извинился перед Виолой. /
- Извинился? - с неподдельным трепетом спросил Тюленько.
- Извинился.
- Но тогда же все узнают… Она же расскажет всем! Нет, нет, только не это, пожалуйста! Не надо этого, Деня! Моя мама… Она… Я даже не знаю, что она сделает!
- Раньше надо было думать про маму, - сурово сказал Денис.
- Да идиот я… самый настоящий идиот… Просто зло меня взяло на нее, на Виолу, в смысле. Я подумал, что надо ей перцу задать. Теперь, конечно, вижу, что слишком это было…
- Ладно. Я уже придумал, как тебе извиниться.
- Как?
- Напиши Виоле письмо с извинениями. Так мол и так, раскаиваюсь. Сильно сожалею. Извините меня, пожалуйста. Больше так не буду. Напишешь - и отправишь его по почте.
- Но она же узнает меня по почерку!
- А ты напечатай на машинке или, еще лучше, на компьютере!
- А что, это идея! У дяди Славы на работе компьютеров - штук сто! Подожди, но как я узнаю ее адрес?
- Проще простого. Она в соседнем от Кристины подъезде живет.
- А квартира?
- Зайдешь в подъезд, посмотришь список жильцов.
- И то верно!
- Так что, сделаешь?
Леха поколебался с минуту и ответил:
- Сделаю.
- Клянешься?
- Клянусь. Чем хочешь клянусь!
Денис придирчиво посмотрел на Леху. Лицо у того было серьезным, разве что красным от возбуждения. Но одного вида раскаявшегося Тюленько Денису было недостаточно. Сделав каменное лицо, он показал Лехе свой кулак. Кажется, получилось довольно внушительно.
Они еще долго слонялись по парку.
Дорожки и аллеи были усыпаны красно-белыми лепестками отцветающих каштанов. В воздухе пахло близким летом.
С грозным лаем Баксик вламывался в стаи разжиревших голубей, пытался ухватить за ляжки девчонок, гонявших по аллеям на роликовых коньках, и азартно вычесывал воображаемых блох. Девчонки громко верещали и требовали «убрать этого противного пса». Голуби нехотя разлетались.
Уходить из парка не хотелось. Все в нем казалось таким чудесным и таким многообещающим!
И даже продавщицы мороженого, чувствовал Денис, в тот день улыбались ему совершенно особенными улыбками.
С Лехой они почти не говорили - ни об Ужасной Картине, ни об извинениях, ни о чем другом.
Но Денис чувствовал: Леха все понял правильно, и не нужно больше никаких слов.
Леха тоже не заговаривал первым. А только смущенно вышагивал рядом. И оживился лишь однажды - когда они проходили мимо лотка, который стоял возле самого выхода из парка.
На боку лотка броскими красными буквами было написано:
ЛОТЕРЕЯ «СКАЗОЧНЫЙ ШАНС» НЕРЕАЛЬНЫЙ ВЫИГРЫШ, УМЕРЕННЫЕ ЦЕНЫ
- Слушай, а давай купим по билетику! Испытаем удачу, а?
- Вот еще!
- Почему нет? Написано же - выигрыш нереальный!
- Что значит «нереальный»?
- Ну… это значит большой! Огромный! - пояснил Леха.