— А, это ты. Заходи. Рыдаешь?
Брюнетка втянула Тоню в коридор.
— В общем, ничего удивительного. Через две недели ты должна была напялить на себя фату и топать к алтарю. Но твой Фофанов тоже хорош. Умереть так бездарно!
Тоня зарыдала еще самозабвеннее, вытирая глаза и нос руками — платок был уже насквозь мокрым.
— Ах, Шура! Я плачу совершенно не поэтому! Я такая гадина…
— Пойдем, я налью тебе водки, — предложила Шура и потащила гостью на кухню.
В кухне царил художественный беспорядок. Здесь не было немытой посуды, старых очисток или крошек на столе. Однако вся утварь громоздилась как попало, поражая количеством и многообразием. Свободная от мебели стена была увешана всякой всячиной. Часы с кукушкой, вышивки в рамках, на которых были изображены цветы и фрукты, сувенирные тарелки, привезенные из экзотических стран, фотографии неизвестных личностей и два кашпо с необузданными традесканциями. Тоня Потапова обожала эту кухню. Сюда можно было прийти в любое время и в любом настроении и найти поддержку. А поддержка ей требовалась сегодня, как никогда.
— Садись на свой стул, — велела Шура, доставая из холодильника водку.
Шура Измайлова была весьма оригинальной личностью: ненавидела организованный труд, постоянно воевала с многочисленной родней и курила сигары. Водка помогала ей в работе — она занималась дизайном интерьеров и в поисках вдохновения иногда выходила за рамки разумного. В ее квартире никто ни разу не видел непочатой бутылки. Впрочем, алкоголь не смог поработить ни ее душу, ни тело.
— Почему ты вся такая расхристанная? — спросила Тоня, сделав маленький глоточек обжигающей жидкости, в которую успело упасть несколько хрустальных слезинок с ее подбородка.
— Тренирую свою сексуальность, — ответила Шура, выпятив бюст.
— А почему ты тренируешь ее в мужских брюках и рубашке?
— Хочу быть похожей на Грету Гарбо. Ты же знаешь, она — мой идеал. Решила стать ее современным воплощением.
Тоня в последний раз шмыгнула носом и одним махом прикончила водку.
— Если бы Грета Гарбо узнала, какой размер штанов ты носишь, у нее сделалась бы горячка. Прежде чем становиться воплощением, советую похудеть килограммов на тридцать. Сто раз тебе говорила, чтобы ты прекратила покупать пастилу и печенье в оптовых магазинах.
— Можно подумать, вес может остановить женщину на пути к совершенству! У Греты Гарбо тоже были недостатки.
— Я знаю, — мрачно кивнула Тоня. — Большие ноги. Но в остальном она была изящной, грациозной, обладала природным целомудрием и аристократизмом. А ты похожа на портового моряка. И не спорь! Я устала бороться с тобой за твое же здоровье. Ты выполнила сегодня свой комплекс физических упражнений?
— Не успела, — пожала плечами Шура.
— И чем же ты была занята?
— Выщипывала брови. Хотела сделать их ниточками — точно как у Греты на том знаменитом снимке Кларенса Синклера Булла.
Не понимаю, о каких бровях ты говоришь, — возразила Тоня, чувствуя, что слезы высохли окончательно. — У тебя есть только рот и челка. Лично я не видела твоих бровей лет восемь.
Шура запахнула рубашку и плюхнулась на табуретку, которая взревела нечеловеческим голосом и заскребла ножками по полу.
— Ну ладно, не отвлекайся, — заявила она, ничуть не обидевшись. — Кажется, кто‑то обозвал себя гадиной. Или мне послышалось?
Тоня подперла подбородок рукой и горестно призналась:
— Да, гадина — это я! Все меня жалеют, сочувствуют, поддерживают…
— И что?
— А то, что я не заслуживаю сочувствия! Потому что я… Я ведь… Я поняла, что я…
— Ну ладно, ладно, выкладывай. Меня ничем не удивишь.
Шура говорила правду. По‑настоящему она удивилась только один раз в жизни, когда впервые увидела голого мужчину.
— Я поняла, что не любила Андрея! — выпалила Тоня. Налила себе еще водки и подержала ее во рту, как будто раздумывая — глотать или нет. Проглотила, разумеется, и с надрывом повторила: — Я не любила его! Но собиралась выйти за него замуж. И Бог наказал меня.
— Почему тебя? — удивилась Шура, нарезая колбасу прямо на клеенке, которой был накрыт стол. По ходу дела она успела засунуть себе в рот приличный кусок. — Это ведь Фофанов шарахнулся головой о ступеньку и умер.
Если бы мы поженились, — объяснила свою позицию Тоня, — я сделала бы его несчастным. Бог показал, что намерения мои были ужасны.
Шура соорудила два огромных бутерброда, украсив их редиской и малосольными огурцами, и всучила один безутешной подруге.
— Это твой дядя во всем виноват, — безапелляционно заявила она. — Он с самого начала подбивал тебя выйти замуж. Коллекционеры вообще очень странные люди. Я знаю, о чем говорю! Откуда он выкопал этого Фофанова?
— Он не выкопал. У Андрея от прабабушки остался кузнецовский сервиз, и он хотел его оценить. Кто‑то посоветовал ему обратиться к дяде Лене.
— Леониду Николаевичу сервиз страшно понравился, — продолжила Шура, — как и его хозяин. И он решил, что вы будете прекрасной парой. С Фофановым, а не с сервизом, разумеется.
— Ничего подобного, — горячо возразила Тоня. — Нас никто не заставлял становиться парой. Так вышло, что у Андрея и дяди Лени оказалось много общего. Андрей стал ходить к нам в гости, и я волей‑неволей познакомилась с ним поближе. Знаешь, какой он был красивый?
— Знаю, — пробурчала Шура. — Как хочешь, но в нем чувствовалось что‑то ненастоящее. У меня нюх на подделки. Может быть, твой Фофанов хотел завладеть коллекцией Леонида Николаевича?
— После дядиной смерти коллекция отойдет музею, — горячо возразила Тоня. — Все об этом знают. Нет, Андрей был бескорыстен.
Расправившись с бутербродом, Шура облизала пальцы и только потом вытерла их салфеткой.
— Но ты его не любила. Тогда зачем довела дело до свадьбы? Ну погуляла со смазливой мордой, да и все. У тебя на работе ухажеров целый этаж.
Тоня Потапова работала дизайнером в крупной компании и действительно пользовалась популярностью. Даже кое‑кто из руководящего эшелона не остался равнодушен к ее красоте. Коммерческий директор дважды приглашал ее в ресторан, но она отказала, искренне считая, что служебный роман похож на порнографию: у него куча зрителей и нет толковой интриги. На хрупкую Тоню многие обращали внимание, отмечая ее приятные черты, чистый лоб и спокойные глаза. Уголки губ девушки загибались вверх маленькими крючочками, и эта полуулыбка, как все недосказанное, казалась особенно привлекательной. В ее облике чувствовалась прекрасная завершенность, которая дается только природой. Еще одним подарком той же самой природы оказался покладистый характер. Она легко находила общий язык с людьми, ни разу ни с кем серьезно не ссорилась — даже с давней подругой Шурой Измайловой.