После секундных раздумий Лициний щелкнул кнутом, пуская лошадь вскачь, и свернул вслед за лектикулой Путтока.
Фидельма ощутила в воздухе речной запах, который вскоре смешался с гнилостной вонью, так что она брезгливо сморщила нос.
— Вот и Мармората, — пояснил Лициний, хотя пояснять не было необходимости.
Они оказались среди темных узких улочек. Туда-сюда сновали люди, одетые кто во что горазд — наряд выдавал в них чужеземцев прежде, чем наречие.
Эадульф улыбнулся Фидельме и указал рукой на гомонящую толпу.
— «Сойдем же и смешаем там язык их, так чтобы один не понимал речи другого», — нараспев процитировал он.
— Именно, — серьезно сказала Фидельма. — В Книге Бытия сказано, что Бог создал все человеческие языки, когда рассеял племя Сима, и все наши народы произошли от этих языков.
Пахло все омерзительнее — они приближались по одной из узких улочек к большому крытому рынку. Там было невыносимо шумно и душно. Улица превратилась в узкий проход между грязными лавками и домишками, откуда доносились пьяные крики и ругань, плач детей. Мужчины и женщины приставали друг к другу с грубыми хмельными ласками, глядя на которые Фидельма чувствовала, что кровь приливает к щекам. Из сточных канав густой мутный поток помоев в разной стадии разложения распространял в воздухе удушающую вонь.
Фурий Лициний остановил повозку. Сквозь ряды лотков и переносных палаток они увидели, что летикула опустилась на землю, и высокий настоятель вышел из них, сунул носильщикам монету и что-то сказал им, а затем направился к стоявшему рядом дому.
Фидельма увидела, как носильщики переглянулись, усмехнулись и вошли в соседнее крытое помещение, оставив лектикулу снаружи. Возле этого дома стояли столы и стулья, и было понятно, что это каупона — дешевая таверна. Носильщики, закончив свои труды, растянулись на стульях и заказали выпивку.
— Смотрите! — прошептал Эадульф.
Невысокий человек в свободных разлетающихся одеждах, почти закрывавших голову, и с окладистой черной бородой поспешно пробирался через толпу к зданию, в котором скрылся Путток. У дверей он остановился и с подозрением огляделся по сторонам. Затем, видимо, убедившись, что никто за ним не следит, он быстро вошел.
— Это араб? — спросила Фидельма Лициния.
Тессерарий мрачно ответил, что да.
— Если ваши народы воюют между собой, почему вы пускаете их в Рим? — спросил Эадульф.
— Мы воюем только с теми, кто верит в нового пророка, Магомета, — объяснил Лициний. — Многие из арабов не приняли новой веры. С этими купцами мы торгуем уже много лет и не собираемся прекращать.
Фидельма разглядывала неряшливую постройку, в которой скрылись Путток и потом араб. Одно из немногих каменных строений в окрестностях, оно было двухэтажным, и на всех окнах имелись ставни, слегка приоткрытые, что позволяло заглянуть внутрь. Быть может, раньше это была богатая вилла, и, пока вокруг нее не вырос город убогих лачуг, она была красивым зданием у берегов извилистого Тибра.
— Вы знаете, что это за здание, Лициний?
Юный стражник решительно помотал головой.
— Я не так часто бываю в этих местах, сестра, — сказал он с легкой досадой, увидев в ее словах упрек.
— Я не о том, — заверила его Фидельма. — Просто хотела узнать, как по-вашему, что это за здание. Не принадлежит ли оно купцам, например.
Фурий Лициний ответил отрицательно.
— Смотрите! — внезапно шепнул Эадульф.
Он показал на второй этаж дома, на первое окно справа.
Фидельма затаила дыхание.
Настоятель Путток — без сомнения, это был он — показался в окне, приоткрывая ставни чуть пошире. Его было видно только мгновение.
— Что ж, по крайней мере мы знаем, в какой он комнате, — пробормотала она.
— Что будем делать? — спросил Лициний.
— Мы знаем, что Путток там и что туда вошел араб. Предлагаю просто войти внутрь и застать нашего друга, Стэнграндского настоятеля, врасплох.
Фурий Лициний широко улыбнулся и нащупал рукою гладиус, доставая его из ножен. Вот это он любил, это он понимал, в отличие от всех этих допросов, рассуждений и философствований.
Они вылезли из повозки.
Лициний осмотрелся по сторонам и нашел среди прохожих одного рябоватого, крепко сбитого и на вид злобного детину, из тех, с кем не хочется вступать в ссору.
— Ты — как там тебя?
Детина остановился, моргая от неожиданности, что такой юнец — пусть и одетый в форму дворцовой стражи — обращается к нему подобным тоном.
— Меня звать Набур, — отозвался он.
— Вот что, Набур, — сказал ему Лициний, не смутившись его угрожающим видом, — мне нужно, чтобы ты присмотрел за этой повозкой и лошадью. Если, когда я вернусь, и повозка, и лошадь будут здесь, ты получишь сестерций. Если я вернусь и не найду их, то я приду за тобой со своим гладиусом.
Детина по имени Набур уставился на юного стражника, и его угрюмое лицо медленно расплылось в улыбке.
— Ха, сестерций — это лучше, чем гладиус, юноша. Я буду здесь.
Они ушли, а он остался стоять у повозки, довольно хихикая, что нашел такой легкий заработок.
Фидельма посмотрела на Лициния с уважением. Иногда этот юноша проявлял неожиданную сообразительность. Ей даже не пришло в голову, что оставить повозку без присмотра здесь означало никогда больше ее не увидеть. Повозки и лошади в Риме были немалой ценностью, а эти места было явно не из тех, где можно хоть на минуту спустить глаз со своего имущества.
Фидельма двигалась вперед по рынку, проталкиваясь сквозь равнодушную толпу, а Эадульф и Лициний — за ней. У крыльца здания она остановилась, собираясь с мыслями.
— Идем прямо к той комнате, где был настоятель. Если повезет, может быть, сейчас мы и найдем ключ к нашей загадке.
Она повернулась и вошла внутрь. В первый момент она закашлялась, оказавшись неожиданно в мрачной и пахнущей плесенью передней. Ставни тут были закрыты и стояла темнота, если не считать неровного пламени единственной свечки на столе посреди комнаты. Под стенами курились благовония с незнакомым одуряющим ароматом.
Послышался скрип половиц, Фидельма быстро оглянулась и увидела, что в дверном проеме появилась большая круглолицая женщина, вытирая руки о фартук. На ней было простое грубое платье, а взлохмаченные волосы давно не знали гребня и мытья. Женщина остановилась, вытаращив глаза в изумлении, заметив их и увидев, кто они такие. Когда она заговорила, голос ее звучал грозно.
— Какого черта вам тут надо? — пронзительном голосом вопросила она на языке римских улиц. — Людям в ваших ризах здесь не рады.
Фидельма вышла вперед и спокойно ответила:
— Нам нужно войти.