В ту ночь луна светила особенно ярко, и от нее по воде бежала широкая серебристая дорожка. Ветер совсем утих, и корабль едва двигался, а на океане воцарился полный штиль. Глядя через борт, Картер заметил на огромной глубине внизу купол дивного храма, а перед ним целую вереницу неведомых сфинксов, тянущуюся к бывшей рыночной площади. В каменных руинах весело сновали дельфины, и неуклюжие морские свиньи иногда всплывали на поверхность и выпрыгивали из воды. Через некоторое время ровное дно океана вздыбилось горами, и можно было разглядеть древние улицы, бегущие вверх-вниз по горным склонам, и выбеленные стены множества домишек.
Потом показался пригород и наконец – одинокое здание на холме, более простой архитектуры, нежели соседние строения, и куда лучше сохранившееся. Оно было темным и низким, все испещренное диковинными круглыми окошками, и располагалось по периметру площади с высокими башнями в каждом углу и мощеным двором в центре. Возможно, оно было сложено из базальта, впрочем, почти все его стены поросли водорослями; и эту одинокую импозантную постройку на вершине дальней горы можно было принять за храм или монастырь.
Диковинные светящиеся рыбы, заплывавшие внутрь, освещали его окошки неясным сиянием, и Картер понял, что вызывало у матросов такой страх. А потом в жидком лунном свете показался странный высокий монолит в центре двора, и Картер увидел, что к нему что-то привязано. Попросив у капитана подзорную трубу, он разглядел, что к монолиту привязан ориабский матрос в шелковом платье; голова его свесилась вниз, глаз не было вовсе; и когда поднявшийся ветер быстро помчал корабль прочь от этого проклятого места, Картер искренне возрадовался.
На следующий день они встретили корабль с фиолетовыми парусами, который держал курс на Зар, в край позабытых снов, и имел на борту диковинный груз разноцветных лилий. А к вечеру одиннадцатого дня плавания они увидели остров Ориаб и Нгранек, взметнувший в небо свой зубчатый снежный пик. Ориаб – огромный остров, а его порт Бахарна – большой шумный город. За выложенными из порфира причалами Бахарны величественными каменными террасами поднимается город со ступенчатыми улицами, над которыми нередко высятся арки домов и мосты между домами. Под городом протекает широкий канал в туннеле с гранитными воротами; воды канала бегут в глубь суши к озеру Ят, на чьем дальнем берегу лежат кирпичные руины древнего города, имя которого никто не помнит. Когда корабль под вечер вошел в гавань, его приветствовало яркое сияние двойного маяка Тона и Тала, и в бесчисленных бахарнских окнах один за другим тихо вспыхивали, точно звезды на небе, ласковые огоньки, и скоро этот горный порт превратился в огромное созвездие, висящее между небесными звездами и их зыбким отражением в сонной гавани.
После того как корабль бросил якорь, капитан пригласил Картера в свой небольшой дом на берегу Ята, на городской окраине, и его жена и слуги, к радости утомленного путешественника, поставили на стол диковинные аппетитные яства. В последующие дни Картер во всех тавернах и на площадях, куда приходили собиратели лавы и ваятели, расспрашивал про предания и легенды о Нгранеке, но не встретил никого, кто побывал бы на высоких склонах и видел бы вырезанный в скале лик. Нгранек был неприступной горой, за которой лежала проклятая долина, да и, кроме того, никто не был уверен в том, что ночные призраки – всего лишь плод вымысла.
Когда капитан отправился обратно в Дайлат-Лин, Картер разместился в старой таверне на ступенчатой улице в древней части города, выстроенной из кирпича и напоминавшей руины на дальнем берегу Ята. Тут он составил свой план восхождения на Нгранек, учтя все рассказы собирателей лавы о тамошних тропинках. Хозяин таверны был седым стариком и знал так много старых преданий, что оказался весьма полезен Картеру. Он даже привел Картера в верхнюю комнату своего старинного дома и показал ему дурно написанную картину, которую некий путешественник прикрепил к глинобитной стене еще в те стародавние времена, когда люди были отважнее и охотнее совершали восхождения на верхние пределы Нгранека. Прадед старика хозяина харчевни слышал от своего прадеда, что путешественник, прикрепивший эту картину к стене, самолично забрался на Нгранек, и видел вырезанный на скале лик, и запечатлел его на холсте, дабы другие могли его увидеть. Но у Картера на этот счет возникли сильные сомнения, ибо крупные черты лица были нарисованы поспешно и небрежно, да и почти полностью скрывались за сонмом мелких фигур с рогами, крыльями, клыками и спирально завитыми хвостами, чьи изображения выказывали полное отсутствие у художника вкуса.
Наконец, собрав в тавернах и на площадях Бахарны все полезные сведения, Картер нанял зебру и в одно прекрасное утро выехал по дороге вдоль берега Ята в направлении высящихся каменных башен Нгранека. Справа тянулись бесконечные холмы, приятные сады и аккуратные крестьянские домишки, и этот край напомнил ему тучные поля по берегам Ская. К вечеру он приблизился к безымянным древним руинам на дальнем берегу Ята, и, хотя собиратели лавы наказали ему не останавливаться там на ночлег, он привязал свою зебру к диковинной каменной колонне перед рухнувшей стеной и положил одеяло на землю под каким-то барельефом непонятного содержания. Картер завернулся в другое одеяло, ибо ночи на Ориабе чрезвычайно холодны, а когда проснулся во тьме, то вдруг почувствовал на лице мягкое прикосновение крылышек какого-то насекомого, после чего поплотнее завернулся с головой и мирно проспал до первых криков птиц мага в дальнем смолоносном лесу.
Солнце только что показалось над гигантским склоном горы, где к берегу Ята сбегали бесчисленные каменные фундаменты и древние стены, треснувшие колонны и пьедесталы. Картер стал озираться в поисках своей зебры. Каково же было его изумление, когда он увидел несчастное животное распростертым на земле у колонны, к которой он его привязал, и еще более удивился, увидев, что копытное мертво, а вся его кровь выпита сквозь крохотную ранку на горле. Кто-то рылся в его узлах, откуда исчезло несколько блестящих безделушек, а весь песок вокруг был испещрен многочисленными, как бы птичьими, следами, которые не принадлежали ни одному из известных ему животных. Тут ему на ум пришли рассказы собирателей лавы, и он вспомнил о легких прикосновениях к лицу ночью. Потом он взвалил тюк на плечи и двинулся к Нгранеку и, когда дорога зазмеилась по древним руинам, содрогнулся при виде гигантского зева арки в стене старинного храма и ступеней, ведущих в кромешную тьму, в которой ничего нельзя было различить.
Теперь путь Картера лежал в гору по нехоженой лесистой местности, и он встречал лишь лачуги угольщиков да места стоянок собирателей смолы. Воздух был напоен благоуханием, и птицы мага беспечно распевали песни, подставляя солнцу свое семицветное оперенье. Ближе к закату путник наткнулся на очередной лагерь собирателей лавы, возвращающихся с набитыми мешками от нижних склонов Нгранека. Картер подсел к ним и стал жадно внимать их песням и рассказам и даже подслушал, как они шептались о пропаже одного из своих компаньонов. Несчастный забрался слишком высоко, привлеченный россыпью чудесных лавовых камней, и к вечеру не вернулся к своим товарищам. Когда же на следующий день они отправились его искать, то нашли лишь его тюрбан, но внизу в пропасти не обнаружили никаких следов его падения. Они прекратили поиски, ибо находившийся среди них старик сказал, что это бесполезно. Никто так и не понял, что стащили ночные призраки, хотя самый факт существования этих тварей был столь сомнительным, что многие полагали их плодом фантазии. Картер поинтересовался, не пьют ли ночные призраки кровь, и не любят ли блестящие предметы, и не оставляют ли они следы, похожие на птичьи, но его собеседники в ответ лишь отрицательно покачали головами: похоже, его вопросы нагнали на них страху. Видя, что страх запер их рты на замок, Картер перестал задавать вопросы и, завернувшись в одеяло, крепко уснул.