Ночью Кейн не смыкая глаз обдумывал свои дальнейшие шаги и время от времени вызывал к себе своих самых доверенных офицеров и солдат. Пошептавшись о чем-то с генералом, те исчезали в ночи с заданиями, известными лишь им самим и ему.
— Что-то ты сегодня невесел, генерал Кейн. — От неожиданности, услышав голос Ортеда, Кейн вздрогнул. — Похоже, вид покоренного города не очень-то вдохновляет тебя.
— Резня была бессмысленна, — ответил Кейн. — Город сдался нам, подчинился твоей власти.
— Сдался он, положим, тебе, Кейн, — напомнил Пророк, — а не мне.
— Я ведь договор подписал…
— А я на него наплевал. Что ж — дело-то, в общем, не новое. И потом, в этом нет ничего, что марало бы доброе имя генерала Кейна.
Кейн внимательно посмотрел на Ортеда, пытаясь определить долю издевки в его словах.
— И не надо так на меня коситься, генерал. Ты выполнил то, что от тебя требовалось, и я тобой доволен. Ты выковал Меч Сатаки и успешно закалил его в крови неверных. Пойми, Кейн: это не обычная война с ее законами чести. Это — Великий Поход Черного Креста, священная война за веру. Ты — мой меч, а у меча нет души. Так ты сам говорил мне. Твое дело — побеждать врагов Сатаки. Что делать с побежденными — решаю я, повинуясь воле Сатаки. Не лезь в отношения бога и его пророка, Кейн, занимайся своим делом.
Ортед помолчал, а затем, указав на разоренный город, сказал:
— Весть о страшной участи Сандотнери, государства, осмелившегося противостоять культу Сатаки, быстро обежит Южные Королевства. Все будет сформулировано предельно просто и ясно. Сандотнери посмел восстать против Сатаки — Сандотнери больше нет. Думаю, эта короткая мысль хорошо засядет в головах правителей и сослужит тебе добрую службу, когда ты поведешь войска Сатаки против остальных королевств.
— Я не сомневаюсь, что столь красноречивое предупреждение будет правильно понято их правителями, — сказал Кейн, глядя прямо в глаза Ортеду.
— Вот и отлично, — без тени юмора произнес Пророк. — Я же полагаю, что ближайшим препятствием на моем пути является королевство Рипстенари.
— Когда оно падет, я думаю, многие Южные Королевства без сопротивления принесут присягу на верность Пророку Черного Бога, — согласился Кейн.
— Так вот и сделай так, чтобы Рипстенари пало, и как можно скорее! — кровожадно потребовал Ортед. — Генерал Кейн, ваши обязанности вам ясны?
— Абсолютно ясны! — четко произнес Кейн, кивая головой и щелкая каблуками.
Мертвый человек, лежащий в траве, издал какой-то хрип, когда ему в ногу вцепилась бродячая собака.
Пес удивился. Он уже неделю обжирался человечиной, и до сих пор ни один из покойников не протестовал против этого. Прижав уши, он ждал, что будет дальше.
Звук повторился, даже несколько громче. Пес, словно вступая в поединок, сильнее сжал челюсти.
На этот раз покойник (или все же живой человек?) завыл, словно раненый буйвол, а его тело непроизвольно напряглось и резко дернулось.
На крик ответил чей-то голос с наезженной неподалеку колеи. Кто-то, уже несомненно живой, стал приближаться к этому месту. Решив поискать менее беспокойную и привлекающую к себе внимание добычу, собака поспешила скрыться в высокой густой траве.
К оставленному псом человеку медленно и осторожно приближалась с кинжалом в руке худенькая девушка. Ее клинок сверкал, отражая последние алые лучи заходящего солнца.
— Ну что там, Эрилл? — Крик донесся с остановившейся в колее телеги.
— Какой-то человек, Боури, — ответила девушка. — Кажется, живой.
Старшая женщина, схватив топор, бросилась к ней:
— Не трогай его! Не подходи близко!
Лишь изодранная, перепачканная туника прикрывала незнакомца от солнца. Множество давних шрамов и свежих синяков и ссадин покрывали его тело. Мучили его и солнечные ожоги.
Издав какой-то нечленораздельный звук, человек дернулся и на полпяди переместился в сторону источника. След в примятой траве свидетельствовал о том, что он, несмотря на все свои раны, смог проползти немалое расстояние. Силы его истощились в нескольких шагах от воды. Жажда и солнце почти добили его.
Боури прокашлялась и сказала:
— Это один из солдат — жертв большого сражения.
— Наш или их? — спросила Эрилл.
— Какая разница. Этот парень все равно не жилец. Добить его, чтоб не мучился, — и дело с концом. Топор Боури поднялся в воздух.
— Нет! Подожди! — запротестовала Эрилл. — Не похоже, чтобы он был тяжело ранен. Может быть, вода — главное, что ему нужно, и он сумеет выкарабкаться.
Чтобы встать на ноги, одной водой ему не обойтись. Эй, да ты что надумала?
Девушка нагнулась над раненым и сказала:
— Боури, помоги. Давай сюда руку. Дотащим его до воды. Достаточно смертей. Насмотрелись уже.
— Тем более — одним покойником больше, одним меньше — уже не принципиально, — ворчала Боури. — Ладно, давай помогу. Эх, да как ты тащишь! Учи вас, молодых.
Взяв раненого поудобнее, женщины потащили его к источнику. Боури продолжала бормотать:
— Ну и дела. Даже если он очухается, вряд ли ему захочется жить. Ты только посмотри: у него половина рожи сожжена.
— Хватит болтать, Боури. Тащи давай.
С немалым трудом они дотащили крепко сложенного мужчину до телеги. Несколько дней назад их фургон входил в состав двигавшейся на юг орды сатакийцев. Не то чтобы обе женщины ревностно относились к распространению с помощью огня и меча культа Сатаки во всем мире, но остаться в Ингольди означало навлечь на себя подозрение в нестойкости веры — со всеми вытекающими из этого весьма неприятными последствиями. Захромавшая по пути обратно на север лошадь замедлила скорость нагруженной добычей телеги. Отстав от основного каравана, Боури и Эрилл медленно, не торопясь, направлялись в Ингольди, потому что больше деваться было некуда. Бежать на юг? Такая мысль посещала Эрилл. Но теперь, после падения Сандотнери, Меч Сатаки пронесется по Южным Королевствам, безжалостно разя любого ослушника. Такой побег был бы равносилен самоубийству. Не видя другого выхода, она вместе со старой подругой направлялась к джунглям Шапели.
Подтащив вновь потерявшего сознание мужчину к воде, они заставили его сделать несколько глотков и, сняв с него тунику, стали смывать грязь с израненного тела. Боури, присмотревшись, заметила:
— Рана на лице не новая, это уже затянувшийся шрам. Ожог.
— По-моему, он не очень тяжело ранен, — с надеждой сказала Эрилл. — Жажда и солнце — вот что довело его до полусмерти.
— Он весь горит. Это либо лихорадка, либо заражение крови. И то и другое не радует.
— Да, а ведь раны-то неглубокие. Ссадины и царапины, — сказала Эрилл. — Вот только эти страшные синяки…