Освиу пожал плечами.
— Она знала, что я не приму решения сразу. Я говорил ей об этом.
— Но твои сыновья, Альфрит, например, и твоя жена не знали.
— Нет. У меня не было времени объяснить им.
— А заговор? — снова спросил Эадульф. — Как убийство Этайн связано с ним?
— Дело в том… — Фидельма не успела договорить, дверь распахнулась, и вошел разъяренный Альфрит, за ним встревоженная Хильда и мрачный Колман.
— Что ты медлишь, отец? — воскликнул Альфрит без всяких вступлений. — Вся Нортумбрия ждет твоего решения.
Освиу невесело улыбнулся.
— А ты ведь уверен, что я решу в пользу Колумбы, чтобы ты мог поднять страну против меня во имя Рима?
Альфрит удивленно вздрогнул, и лицо его застыло.
— Значит, ты уклоняешься и откладываешь решение? — фыркнул он. — Но ты не можешь откладывать вечно. Ты слаб, но тебе придется высказаться!
Освиу покраснел от гнева, но голос его не дрогнул.
— Тебя не удивляет, что я еще жив? — холодно спросил он.
Альфрит заколебался, взгляд его стал настороженным.
— Я не знаю, что ты имеешь в виду. — В голосе явно звучала угроза.
— Не ищи больше Вульфрика, он мертв, и его убийцы вместе с ним. А твое мятежное войско, которое сейчас шагает от Хелмлича, не доберется до стен этой обители. Их встретит мое войско.
Лицо Альфрита посерело.
— Все равно ты слаб, старик, — злобно сказал он.
Настоятельница Хильда возмущенно вскрикнула, но Освиу жестом велел ей молчать.
— Хотя ты и сын мой, плоть от плоти моей, ты забываешь, что я твой король, — сказал он, холодно глядя на сына.
Король-данник Дейры воинственно выпятил челюсть. Теперь ему почти нечего было терять.
— Я бился на твоей стороне у реки Винвид десять лет назад. Тогда ты был силен, отец. Но с тех пор ты ослаб. Я знаю, что ты скорее поклонишься Ионе, чем Риму. И Вилфрид и другие это знают.
— Они довольно скоро узнают мою силу, — спокойно возразил Освиу. — А еще они узнают, как ты предал своего отца и своего короля.
В Альфрите закипел гнев, когда он понял, что его тщательно выношенные планы сорвались. Фидельма видела, что он уже не владеет собой. Она предостерегающе крикнула, обращаясь к Эадульфу, стоявшему рядом с ними.
Но прежде чем кто-либо что-либо понял, в руке у Альфрита сверкнул нож, и молодой человек кинулся на отца в смертоносном броске.
Эадульф повис на этой руке с ножом, но и Освиу успел обнажить меч для защиты. Альфрит же в своем броске, падая, увлек Эадульфа за собой.
Альфрит испустил сдавленный крик, нечто вроде всхлипывания, и нож выпал из его руки.
В комнате воцарилось молчание. Все словно застыли.
Освиу стоял, уставившись на окровавленный кончик своего меча, словно не веря тому, что он видит.
Долговязое тело Альфрита, правителя Дейры, медленно опустилось на пол. Кровь запятнала его рубаху как раз над сердцем.
Первым пошевелился Эадульф, склонился и, протянув руку к шее молодого человека, пощупал пульс. Потом взглянул на окаменевшего Освиу, на настоятельницу Хильду и покачал головой.
Настоятельница подошла к Освиу и положила руку ему на локоть. Теперь голос ее был спокоен.
— Здесь нет твоей вины. Он сам навлек на себя смерть.
Освиу медленно пошевелился, встряхнувшись, как человек, очнувшийся от сна.
— Все же он был мне сыном, — тихо проговорил он.
Колман покачал головой.
— Он был на стороне Вилфрида. Когда Вилфрид узнает об этом, он поднимет сторонников Рима.
Услышав это, Освиу вложил в ножны свой окровавленный меч и повернулся к Колману. Прежняя уверенность вернулась к нему.
— У меня не было выбора. Он долго выжидал случая, чтобы убить меня и захватить трон. Я давно уже знал, что он замыслил свергнуть меня. Он не был привержен ни Риму, ни Ионе, он просто использовал эти разногласия, чтобы ослабить меня. Однако не смог совладать со своим нравом.
— Все равно, — отозвался Колман, — теперь тебе следует остерегаться Вилфрида и Экфрита.
Освиу покачал головой.
— Мое войско встретится с мятежниками Альфрита прежде, чем кончится этот день, после чего подойдет сюда. — Он замолчал, устремив грустный взгляд на своего епископа. — Мое сердце с Колумбой, Колман, но если я выступлю за него, Вилфрид и Экфрит постараются поднять Нортумбрию против меня. Они объявят, что я продал королевство ирландцам, пиктам и бриттам и повернулся спиной к своему народу. Что мне делать?
Колман грустно вздохнул.
— Увы, это решение ты должен принять сам, Освиу. Никто не сделает это за тебя.
Освиу горько рассмеялся.
— Меня вовлекли в этот синод. Теперь я привязан к нему и верчусь на нем, как на водяном колесе. Колесо повернется, я могу захлебнуться, утонуть.
Вдруг Фидельма ахнула.
— Утонуть! Мы забыли о Сиксвульфе. Для того, чтобы выяснить, кто стоит за убийством Этайн, Ательнота и Сиксвульфа, нам нужно еще кое-что сделать.
Она повернулась и, жестом позвав Эадульфа, покинула келью, поразив всех присутствующих столь поспешным уходом.
Выйдя из покоев настоятельницы, она с живостью обернулась к Эадульфу.
— Надо срочно найти какого-нибудь рыбака из жителей Витби. Выспроси у местных, сколько времени обычно требуется, чтобы тело доплыло от того места, где был сброшен Сиксвульф, дотуда, где его можно найти. Нам очень важно осмотреть тело. И будем надеяться, что оно обнаружится в течение нескольких часов, а не дней.
— Но почему? — возразил Эадульф. — Я ничего не понимаю. Разве не Торон и Вульфрик стоят за убийством Альфрита?
Фидельма торопливо улыбнулась.
— Надеюсь, что отгадка этой загадки обнаружится на теле Сиксвульфа.
Серый рассвет коснулся окна кельи. Фидельма была уже одета. Сегодня — заключительный день великого синода, день, когда Освиу должен сделать свой окончательный выбор. Если она не сумеет раскрыть тайну убийства Этайн, Ательнота и Сиксвульфа, сплетники распустят такие слухи, что приведут к войне, которая может выплеснуться за пределы Нортумбрии. Все тело у нее затекло, а ум уже мутился от постоянных раздумий об этой тайне.
Вот она услышала шум — кто-то торопится по коридору, — и сердце у нее забилось быстрее. Некое шестое чувство сказало ей, чьи это шаги, она открыла дверь кельи, и запыхавшийся Эадульф едва не столкнулся с ней на пороге.
— Сейчас не время извиняться и раскланиваться, — отрывисто сказал он. — Рыбак оказался прав. Тело нашего покойного оплакиваемого друга Сиксвульфа найдено. Его принесло к берегу гавани.