Редакционный фотограф никого не пропустил. Он щелкнул главную бухгалтершу, заработавшую как минимум две пенсии по возрасту, и уборщицу Зинаиду, обладательницу бюста, перед величием которого цепенел даже циничный арт‑директор Свиноедов. А про нее, Люсю Антипову, все как будто забыли. Как будто она не женщина вовсе и на нее можно не обращать внимания. Вот как на этот стол, например.
Несколько недель Люся боролась с обидой, и ей вроде бы удалось с ней справиться. Но теперь, когда новогодний номер вышел, настроение снова испортилось. Бедняга уронила еще одну увесистую слезу на документ. В этот момент дверь в приемную широко распахнулась, и громовой голос спросил:
— Люся, душечка, вы в курсе, что сейчас начнется Вавилонское столпотворение? Гунны пойдут войной на Рим?
Вслед за голосом в приемную ворвался беспощадный запах одеколона, и лишь потом на пороге возник его носитель Ярослав Яковкин, ответственный секретарь журнала.
Люся побаивалась этого типа, и не зря. Он легко мог сделать доброе дело, а сразу вслед за этим какую‑нибудь сказочную подлость. У Яковкина были глаза кинозвезды и змеиная улыбка. Убийственное сочетание, сводившее с ума увядающих женщин и страшно мнительного заместителя главного редактора.
— Какие гунны? — на всякий случай уточнила Люся, любившая четкие формулировки. Слезы со щек она проворно смахнула. Еще не хватало, чтобы кто‑нибудь узнал, как она несчастна. Несчастных всегда считают неудачниками.
— Я имею в виду, что сейчас сюда поднимут часть новогоднего тиража, и все сотрудницы как пить дать бросятся к вам выпросить хотя бы по одному номеру. А то и по два! Так вы не давайте, душа моя. На всех не напасешься. До особого распоряжения Белояровой не давайте. Стойте насмерть, понятно? Я лично спрошу с вас за каждый утраченный экземпляр.
Отеческий тон, который избрал ответственный секретарь, врядли мог кого‑нибудь обмануть, даже такую простофилю, как Люся Антипова.
— Ладно, я постараюсь, — пообещала она обреченным тоном, не зная точно, как будет защищать представительскую часть тиража.
Большинство женщин влюблены в собственные изображения, и нужно набраться мужества, чтобы встать на их пути. Вместо мужества Люся вооружилась профессиональной невозмутимостью. Невозмутимость она отрабатывала перед зеркалом по выходным, которые в основном проводила в одиночестве за чтением книг. На ее узком стеллаже хранилась взрывоопасная смесь из произведений Чарльза Диккенса, Ивана Тургенева, Джейн Остин и авторов современных любовных романов. Когда‑нибудь, столкнувшись с грубой реальностью, эта «гремучка» должна была взорваться, раз и навсегда разбив Люсино сердце.
Пока она продумывала, как оборонять журналы, в комнату ввалился мужчина в несвежей куртке и страшной вязаной кепке с пушистым начесом. Мужчина натужно сопел. К груди он прижимал несколько свертков, упакованных в коричневую бумагу. Верхний, придерживаемый подбородком, оказался нагло разодран.
— Принимайте! — выдохнул пришелец, сваливая свой груз возле свободной стены и собираясь уходить.
— А ну‑ка, стойте, — приказала Люся. — Эта пачка вскрыта, я ее не приму.
Грузчик поправил свой фантастический головной убор и выпятил грудь:
— А я что?! — завопил он совершенно неожиданно. — На меня в коридоре ваше руководство напало в виде двух этих… женщин. Что мне с ними, драться, что ли?
— Вы не имели права вскрывать пакет!
Люся вытянулась во весь свой нехитрый рост и задрала подбородок. Грузчик стушевался и попятился, косясь на разоренную пачку журналов. Одним глазом Люся заметила, как блеснула в рваной дыре глянцевая обложка.
В этот момент в приемную торопливо вошла Ирина Аршанская, редактор отдела психологии, сорокапятилетняя дама — белая и гладкая, с крепким контуром лица и четко обрисованными икрами. К ее средним природным данным были приплюсованы ежедневные косметические процедуры и хороший вкус. Одевалась она в классические костюмы, талию подчеркивала тонкими ремешками, волосы стягивала в каменный пучок.
— Люся, оставьте его в покое, Белоярова в холле разговаривает с фотографом. Это она взяла журнал, так что можете так сильно не переживать.
— Я и не переживаю сильно, — громко ответила та.
В двадцать три года нелегко скрывать свои чувства. А эту даму Люся не очень любила за ее менторский тон с яркой снисходительной нотой. Тон менялся, только когда Аршанская вела передачи на радио или разговаривала с мужем по телефону. В эти моменты она казалась чудесной дружелюбной женщиной, которой можно открыть любую тайну. Глядя на нее, Люся уверилась в том, что психологам доверять не стоит.
Воспользовавшись моментом, грузчик тихо смылся, а Аршанская подошла ближе и положила на Люсин стол набитую бумагами папку.
— Для Белояровой, — коротко пояснила она. — Отдайте сразу и не затеряйте, пожалуйста. А ей принесите в холл еще несколько журналов, она потребовала. Да распаковывайте осторожно, она только что палец порезала о бечевку, раскричалась…
Когда Аршанская вышла, Люся со вздохом взгромоздила разодранную пачку на стол и принялась расправляться с упаковкой с помощью канцелярских ножниц. Если ее начальница что‑то требовала, а не просила — это значит, следует шевелиться, настроение у нее отвратительное. Тем более она кричит на фотографа. Сказать по правде, такое случалось нечасто — главный редактор была женщиной хоть жесткой и не слишком любезной, но не крикливой.
Несмотря на спешку, Люся все‑таки не удержалась и торопливо пролистала журнал. Вот они — фотографии! Аж дух захватывает. Женщины со знакомыми лицами — и при этом совершенно незнакомые. С лучистыми глазами, раскованные, прекрасные… Люся тоже могла бы стать прекрасной. Ей бы подобрали длинное платье и сделали прическу, а Люда Горенок, ассистент фотографа, накрасила губы и освежила щеки. И на этот снимок можно было бы любоваться в те дни, когда тебе особенно грустно и так не хватает чего‑то хорошего.
Та же Аршанская на фотографии выглядит просто сногсшибательно. С распущенными волосами она похожа на русалку, ее мягкие обнаженные руки как будто светятся. А до чего хороша Белоярова! Наткнувшись на снимок начальницы, Люся вздрогнула и очнулась. Нужно скорее бежать в холл, пока ее не начали искать. Она выскочила из приемной, традиционно зацепившись локтем о косяк. Раздался глухой стук.
— Уй! — сказал вместо нее появившийся из соседнего кабинета арт‑директор Свиноедов. И, сопереживая, потер собственный локоть. — Девушкам следует быть грациознее. Вы так всю красоту об углы обобьете.
Люся шмыгнула носом, как подросток, которого поймали на том, что он вытирал жирные руки о штаны. Свиноедову лучше не отвечать, себе дороже. Он цеплялся к каждому, кто попадался ему на пути. Его язык жалил, колол и рвал на части. Оппоненты уходили от него окровавленными. Впрочем, это неудивительно — человек с такой фамилией наверняка с детства наслушался всяких гадостей и, рано или поздно, должен был прийти к выводу, что все люди — убого мыслящие кретины со скудным воображением.