Адрамелек тревожно изогнулся и задрожал.
– Это фальшивка, – сказал он хриплым голосом. – Все святыни – фальшивки.
Я оцепенел от страха. Но я держал баночку высоко поднятой, и, как только мог спокойнее, повторил:
– Это прах Христовых одежд, это не фальшивка. Христос жил, и чтобы доказать это – вот остатки его одежд.
– Ты лжешь! – завопил Адрамелек. – Убери это прочь!
– Это правда! – заорал я в ответ. – Христос жил, потому что никто в этой проклятой вселенной не вынес бы, если бы ты и твои дьяволы правили миром одни! Жизнь Христа была неизбежной и, кроме того, святой – вот и все!
– Ты лжешь! – кипел от ярости демон. – Ты лжешь!
– Я лгу? – закричал я. – Тогда получи это!
Я поднял руку и осыпал змеиное тело великого Канцлера Ада порошком.
Прошла секунда, во время которой я думал, что ничего не произойдет и что демон набросится на меня и раздерет в клочья рядами своих злобных зубов. Но Адрамелек заревел, так громко, что с подвального потолка посыпался ужасный дождь из кирпичей и пыли; он все ревел и ревел, и мне пришлось закрыть свои уши.
Его черная змеиная кожа сходила с него тяжелыми морщинистыми складками. Под ней показалась голая блестящая мякоть: пурпурные вены и что-то желтое и серое. Потом она начала сползать с костей и выделять кислый пар, от которого переворачивало желудок. Наконец его кости рухнули на пол; из грудной клетки, извиваясь, выползла переливчатая тварь, напоминавшая слизняка, свалилась на бетонный пол и высохла, не оставив и следа.
Еще долго я стоял, глядя на останки Адрамелека, и не мог выговорить и слова. В то, что случилось, было тяжело поверить. Наконец я повернулся к темному свечению ангела Хода и спросил:
– Это все? Адрамелек действительно мертв?
– В этой жизни – да, – ответил мне голос Мадлен. – Мы должны за многое тебя поблагодарить, смертный. Ты действовал мудро.
Я стер с лица пыль и грязь.
– А что Мадлен? – спросил я ангела. – Она вернется? Или ты овладел ей навечно?
Чернота засверкала.
– Мадлен ушла, смертный, так же, как до этого Шарлотта Лато. Но она не мертва: она будет жить в другом обличье. Может быть, в один прекрасный день ты встретишь ее снова.
Я закашлялся. В подвале столбом стояла пыль и нечем было дышать.
– Что это значит? – спросил я. – Она возродится?
– В каком-то смысле.
– Ты не мог бы ей кое-что от меня передать?
– Боюсь, что нет. Она не будет знать ничего о том, что было раньше. Но она будет счастлива. Надеюсь, что это будет для тебя некоторым утешением. Она хорошо служила нам, и заслуживает счастья.
Я вытер лицо платком.
– А что с отцом Энтоном и Антуанеттой? Элмек обещал, что Адрамелек воскресит их.
Если такое возможно, то чернота улыбнулась. Или, по крайней мере, она излучило какое-то расположение.
– Обещания дьяволов редко выполняются. Только Господь Бог имеет окончательную власть наделять жизнью и возрождать. Но, наверное, ты знаешь, что отец Энтон на небесах, там, где он заслужил быть; Антуанетта тоже с ним. Те, кто борется со злом, награждаются в загробной жизни.
Я начинал чувствовать, как сильно я устал. Как много, много времени прошло с тех пор, когда два старика проехали на велосипедах по дороге и оторвали меня от занятия картой, чтобы рассказать о танке в Понт Д'Уолли.
– А что с дьяволами? – спросил я. – Мы увидим их когда-нибудь снова?
– До тех пор пока люди будут сотворять войны, Адрамелек и его дьяволы будут возрождаться, в той или иной форме. Демоны злого сефирода не могут быть окончательно уничтожены. Только неверием. То же самое справедливо и для ангелов святого сефирода. Если бы никто из людей не верил в рай, который и есть мое царство, я бы канул в вечность.
– Понимаю, – сказал я ангелу, хотя я не был в этом уверен. Потом оглядел разгромленный подвал. – Что же мне теперь делать? Есть что-нибудь еще, что бы ты хотел от меня?
Ответа не было. Я обернулся: черное сияние исчезло. Я снова был один, в мире смертных.
Очень осторожно, очень медленно я поднялся по подвальной лестнице и открыл дверь в холл. Вокруг никого не было. Здесь, наверху, здание было совершенно обычным, совершенно нормальным, таким же, как мы увидели его, когда впервые нажали кнопку звонка. Передняя дверь была открыта, и я увидел снаружи припаркованный «Ситроен» с торчавшей из-под дворника квитанцией за стоянку.
Я спустился по ступенькам и оказался на зимней улице. Было почти темно, начинался снег. Подняв стеклоочиститель, я достал квитанцию. И еще долго стоял там на мокром тротуаре и радовался холодной измороси, потому что никто бы не смог увидеть, что мои глаза были полны слез.