— К сообществу?
Энид еще раз кивнула.
— Твоя жена была ведьмой из Салема. Не по материнской линии, а только со стороны отца, потому-то она и не обладала большой мощью. Но все же она была в достаточной мере ведьмой, чтобы поддерживать постоянную связь с остальными членами сообщества, и, конечно же, как ведьма, являлась крайне подверженной влиянию Микцанцикатли.
— Ну и что же будет теперь? — спросил я, указывая кивком головы на разбитый скелет. — Исчезнет ли ваша мощь, если чудовище теперь окончательно уничтожено?
— Я не думаю, — ответила Энид. — Мощь добра будет существовать вечно. Когда Микцанцикатли увидел вашу любимую умершую жену, мистер Трентон, это был для него знак, что его мощь ограничена и что существует еще большая мощь, которая правит миром даже в наши неправоверные времена.
Я поднял голову. Я был ужасающе измучен. Через высоко расположенные окна книжного склада внутрь падали бледные лучи послеполуденного солнца, прошивая мрачные внутренности складского помещения полосами света, как в соборе. Я понял, что черная мощь Микцанцикатли наконец побеждена, и изо всех сил старался сдержать неудержимо навертывающиеся на глаза слезы.
Я покинул Грейнитхед в начале мая и на какое-то время поселился в Сент-Луисе, у родителей. Мать пыталась меня откормить, а отец забирал на долгие прогулки по ботаническим садам Миссури и рассказывал разные банальности о жизни, поскольку считал, что мне от этого становится легче. Он своими руками сшил пару красивых оксфордских полуботинок и подарил их мне без какого-либо предлога, просто чтобы показать, что он меня любит.
В июне я вернулся в Массачусетс, чтобы продать дом на Аллее Квакеров. Я съездил в Тьюсбери, посетил старого Эвелита и выпил с ним рюмочку шерри в библиотеке. Он сказал мне, что вскоре, наверно, откроет магические узы, которыми надеется связать Тецкатлипоку — „дымящееся зеркало“, — и что он сможет использовать кусочек кости из разбитого скелета Микцанцикатли для выполнения ритуала, который наконец отошлет его предков на вечный отдых. Я вышел от него через час. И больше уже нигде и никогда не хотел слышать ничего ни о каких демонах.
Я так и не примирился с Эдвардом Уордвеллом. Я узнал от Джилли, что Эдвард так и не простил мне того, что я взорвал „Дэвида Дарка“. Он, наверно, имел право чувствовать ко мне отвращение. Что же касается самой Джилли… ну что же, кроме безумного секса нас ничего не связывало друг с другом. Я действительно ужасно хотел иметь ее в постели, считая, что этого может быть достаточно, но все же нас разделяла слишком большое несходство характеров…
Я сходил с Уолтером на Кладбище Над Водой, и мы вместе возложили цветы на могилы наших любимых. Потом мы пожали друг другу руки и попрощались. Не знаю, простил ли мне Уолтер, и было ли вообще что прощать. Микцанцикатли ударил по Салему как ураган, и Уолтер все еще занимался упорядочением жалоб о возмещении или помогал в идентификации и повторном захоронении умерших.
Я попрощался с Лаурой. С попрощался и с Кейтом Ридом, и с женой Джорджа Маркхэма. Джорджа так и не нашли. В полицейских списках он фигурировал как „исчезнувший, вероятнее всего убитый“.
Потом я наконец поехал к дому на Аллее Квакеров, постоял в заросшем саду с руками в карманах, поглядывая в сторону пролива Грейнитхед. Вдали я видел паруса лодок и блестящие в летнем солнце воды Салемского залива.
Я раскачал старые качели, пока не услышал выразительное скрип-скрип, скрип-скрип. Когда же я их отпустил, качели поспешно потеряли размах и неподвижно застыли.
Ветер овевал меня теплом. У меня было такое чувство, будто весь мир рожден заново. Я вышел из дома и тихо, но решительно запер за собой садовую калитку.