Они вышли вместе, плечом к плечу, с неподвижными взорами и плотно сжатыми губами. Бледные. Но не дрожащие. Они вышли, и толпа вновь ахнула, потому что Балодак нес голову синеволосой Лериды, а Валуин держал три окровавленные руки.
– Милостивый Отец, за что?
Кто-то застонал, кто-то разрыдался, кто-то даже выругался, но большинство послушников попросту окаменело. Они готовились к тому, что их друзья мертвы, но ужасные доказательства смерти оглушили молодых спорки.
– Лерида! – закричала одна из сестер.
– Закройте двери! – крикнул Алокаридас, его приказ был выполнен с невероятной быстротой.
Младшие братья торопливо свели створки и задвинули тяжелый засов.
– Мы собрали все, что нашли в зале Первого Чтения, – негромко сказал Балодак.
– Их растерзали, – добавил Валуин. – Разорвали на части.
– Там всюду обрывки одежды, – закончил Фарадах. – И кровь.
Над Красным Домом пронесся протяжный стон.
Страх? Или горе? Или все-таки страх?
Алокаридас понимал, что должен действовать быстро и не позволить распространиться панике. Он с трудом вырвал послушников из пучины неуверенности и не хотел терять завоеванное.
– Вы видели, кто это сделал?
– Мы видели звериные следы, – ответил Валуин. – Мне они незнакомы, но у этих зверей есть когти.
– Сюда не заходят хищники!
– Значит, уже заходят!
– Но почему никто ничего не слышал?
– Как прошли они через ворота?
– Стены слишком высоки!
– Ворота тоже были открыты!
И ворота, и двери. Если бы на Красный Дом напали воины, в этом не было бы ничего странного, но хищники… Почему стражники открыли зверям двери? Что их заставило?
Вопросы важные, но ответы придется искать чуть позже. Сейчас же следует отвлечь послушников, необходимо занять их какими-нибудь делами.
Алокаридас мрачно посмотрел на Чузгу:
– Займись едой и… и подготовкой к похоронам.
– Да, учитель.
– Подключи побольше младших, – тихо добавил жрец.
– Я все понимаю, – склонил голову Чузга.
– Хорошо… – Алокаридас поднял голову, оглядел столь привычную и столь враждебную сейчас стену храма, после чего продолжил отдавать приказы: – Валуин! Возьми нескольких братьев, и попытайся закрыть снаружи все окна. Если звери еще в храме, мы должны их запереть.
– Да, учитель.
– Нам нужна помощь, – едва слышно произнес Балодак.
– Я знаю. – Теперь жрец смотрел на любимчика: – Возьми двух младших и отправляйтесь в поселок. Приведи столько воинов, сколько там будет. И не задерживайся.
– Как твои ноги?
– Нормально.
– Точно?
– Точно, точно… – Свечка улыбнулась и усталым жестом поправила упавшую на лоб прядь прямых волос. Девушка была подстрижена «под мальчика», в строгом соответствии с последними веяниями анданской моды – длинная челка, короткий затылок, и теперь, ухитрившись более-менее привести прическу в порядок, выглядела гораздо лучше, чем при первом знакомстве. – Если заболят, я скажу.
– Это не шутка.
– Я знаю. – Улыбка у Свечки получалась задорной и заразительной, она даже не улыбалась, а делилась хорошим настроением, даря окружающим частичку душевного тепла. – И еще я тебе благодарна. Давно хотела сказать, да случая не было.
– Не за что, – хмыкнул Грозный.
Путешествовать по горам в негодной обуви – последнее дело: собьешь ногу, сразу превратишься в обузу, и неизвестно, как спутники на эту неприятность отреагируют. Каблуки дорожных ботинок Куги и Привереды оказались невысокими, при должной осторожности девушки могли справиться с трудной дорогой, а вот со Свечкой так просто не получилось. Доставшиеся ей башмаки оказались на два размера больше, чем требовалось, и Грозному пришлось изрядно потрудиться, чтобы подготовить девушку к походу.
– Можно вопрос? – осведомилась Свечка, когда они по камням перебрались через узкий ручей и, дожидаясь спутников, остановились на противоположной стороне.
– Можно, – суховато отозвался Грозный.
Девушка вновь поправила челку и улыбнулась, на этот раз игриво:
– Почему ты обо мне заботишься?
Она знала, что Грозный видел ее обнаженной, и знала, что хороша. Даже тогда, перепуганная, грязная, только что вывалившаяся из Пустоты, она была хороша: длинные ноги, упругая грудь, ни грамма лишнего жира на бедрах и боках. Свечка прекрасно понимала, что все мужчины отметили ее красоту, и ей было интересно, как ответит на неудобный вопрос Грозный? Ведь он, в отличие от Рыжего и Тыквы, ни разу не бросил в ее сторону ехидную ухмылочку.
Свечка хотела смутить Грозного, потому что пропустивший удар мужчина становится легкой добычей, однако ее надежды не сбылись.
– Ты оказалась в самом уязвимом положении, – объяснил Грозный, бесстрастно изучая задорную улыбку девушки. – Ты могла пропасть.
«А ведь он мог ответить романтичнее…»
Улыбка осталась по-прежнему игривой, однако огоньки в глазах стали тускнеть.
– Неужели?
– Ты – девушка из большого города, Свечка, ты не приспособлена к прогулкам по горам и не умеешь выживать с помощью того, что у тебя есть. Предоставленная самой себе, ты стала бы обузой, стала бы молить о помощи, выть, плакать, взывать к совести и тем вызывать у спутников ярость и раздражение. Нет сомнений, что в конце концов ты вывихнула бы ногу или сбила ее, и тебя с радостью бросили бы под ближайшим деревом, пообещав прислать помощь.
Спокойствие и даже равнодушие, с которыми Грозный произнес свою небольшую речь, потрясли Свечку. Улыбка сползла с лица, а в глазах появился страх:
– Ты бывал в таких ситуациях?
Она вспомнила предупреждение Рыжего и синяки на запястьях Грозного. И теперь пыталась понять, кто перед ней: честный человек, у которого неведомым образом появились характерные раны, или жестокий убийца?
Ответ Грозного сомнений не развеял:
– Я не идеализирую людей, Свечка. Я знаю, на что они готовы ради собственного спасения.
– Знаешь? – встрепенулась девушка. – Ты что-то вспомнил?
– Нет, не вспомнил… Все, что я сказал, основано на понимании, а не на проснувшихся в памяти событиях, – объяснил мужчина. – Я понимаю, что без помощи и взаимной поддержки выживут только сильные, и не вижу необходимости в твоей смерти. И в смерти Куги. И готов потратить время на помощь, чтобы не наблюдать за вашей агонией.