– Все! С меня – хватит! – так решительно рубанула она ребром ладони по барьеру, что лейтенант Полторацкий отвалился на спинку стула и уставился на барьер с тревожным любопытством. Возможно, он предположил, будто задержанная – каратистка?.. – Больше я ни слова не скажу без своего адвоката! Надеюсь, это-то слово вы когда-нибудь слышали? А мой адвокат тоже живет в Нижнем Новгороде! Так что вам все-таки придется туда позвонить, хоть тресните, придется… даже если это окажется в Австралии! Или на Марсе! Или вообще в черной дыре гиперпространства!
Это уже, конечно, был сущий бред и натуральная истерика.
– Молчать! – хором взревели Панько с Мыколой. Однако Кира, совершенно потеряв голову, продолжала кричать что-то про адвокатов, географию и тайны Вселенной, так что шум в отделении поднялся невообразимый. И прошло довольно много времени, прежде чем орущие трое заметили, что их в комнате уже четверо.
Какой-то мужчина стоял у самой двери – вернее висел, цепляясь за нее дрожащими руками и едва удерживаясь на ногах.
– Чего надо? – неласково вопросил пышущий боевым жаром Мыкола, а Панько, воспользовавшись передышкой, быстро отер пот со лба и нахлобучил фуражку, одновременно с этим украдкой погрозив Кире кулаком и превратив его в кукиш: во, мол, тебе адвокат!
Она грозно сверкнула глазами и попыталась восстановить сорванное дыхание, неприязненно уставившись на незнакомца, который чудом прервал свое падение.
Мужчина тем временем попытался отцепиться от двери, но пошатнулся – и буквально ввалился в комнату. Кира машинально протянула ему руку, и, опираясь на нее, вновь прибывший дотащился до барьера и повис на нем, пытаясь справиться с голосом: вместо слов из его рта вырывалось какое-то задушенное хрипение.
Пользуясь паузой, милиционеры и Кира – на правах старожила – оглядывали гостя. Ему было чуть за тридцать, роста высокого, смугловат, кудряв, небольшая бородка его походила на черный чехольчик. Но это все в норме. Удивляли его порванная брючина, глядящее из нее разбитое колено, исцарапанные руки – такие мелкие царапины обычно оставляет шиповник.
«Рановато для сбора витамина С, – мелькнуло в голове у Киры. – Все-таки еще июль…»
Между тем Панько Полторацкий, сдвинув на затылок фуражку, профессиональным жестом подтянул к себе листок бумаги, вцепился в ручку и сурово спросил:
– Что случилось, гражданин?
Кучерявому, похоже, только этого вопроса и не хватало, чтобы вспомнить, куда и зачем он пришел.
Устремившись всем телом к лейтенанту и энергично оттопыривая заднюю часть, он завопил:
– Убийство! На Карадаге убийство!..
– На Ка-ра-да-ге?! – врастяжку повторил Мыкола и, приблизившись к кучерявому, ухватил его за кисть: – А по какому праву ты оказался в зоне государственного заповедника?
Мгновение незнакомец смотрел на него непонимающе, потом отмахнулся:
– Да я был в гостях, у Володи Голобородько, у егеря. Я… видите ли, я – журналист из Москвы, Фридунский Анатолий Борисович… вот мое служебное удостоверение, – он перекинул через барьер бордовые «корочки» с золоченым тиснением «Пресса», – живу в пансионате «Чайка» («Не из пугливых!» – с завистью отметила Кира, вспомнив, что именно при входе в «Чайку» висела злополучная страшилка про пепел). Случайно познакомился с Володей и решил написать про него статью. Целый день провел у него…
Полторацкий, ощупав удостоверение журналиста так дотошно, словно оно было написано азбукой Брайля, [2] кивнул Мыколе – тот разжал свою клешню.
– Извините, гражданин, – сказал почти любезно. – Садитесь, будь ласка!
Фридунский опустился на пододвинутый табурет и принялся массировать вспухшую и посиневшую кисть, с опаской поглядывая на Мыколу, на лице которого сияла законная гордость крутого профи.
– Однако ж вернемся к нашим баранам, – постучал ручкой по столу лейтенант. – Где обнаружен труп?
Фридунский вздрогнул.
– Знаете, такое красивое место напротив Чертова пальца? Оттуда как раз начинается очень крутая дорога вниз, бетонка. Но она очень скользкая, я несколько раз чуть не упал и решил спускаться по тропе. К тому же быстро темнело, я спешил. И вот примерно на полпути я оступился – и завалился в куст шиповника. А там… – Он схватился за голову, закачался, пригнувшись к коленям, и голос его зазвучал глухо: – Там она лежала!
– Труп женский, – сообразил Полторацкий, вновь принимаясь за писанину. – Возраст, особые приметы – что-нибудь запомнили?
Фридунский отчаянно закивал:
– Я там бог знает сколько времени проторчал, не в силах сдвинуться с места. Уж нагляделся… она у меня, наверное, всю жизнь перед глазами стоять будет – в смысле лежать. Значит, так… На вид этой женщине около тридцати. Волосы темные, очень коротко остриженные. Лицо круглое, нос крупный, рот маленький…
– Глаза? – подсказал Полторацкий, его ручка летала по бумаге. – Глаза какого цвета?
– Так ведь они же закрытые были, – с дрожью в голосе пояснил Фридунский и крепко обхватил себя руками за плечи: его начало колотить.
– Ах, да! – спохватился лейтенант и что-то резко зачеркнул. – Одежда какая была, обувь? Разглядели?
– Да, конечно! – оживился Фридунский. – На ней была такая длинная полосатая юбка, потом… потом еще джинсовый жилет.
– А под жилеткой? – снова задал наводящий вопрос Полторацкий.
– Да что вы! – оскорбился Фридунский. – Я ведь ее не раздевал.
Полторацкий мученически завел глаза.
– Кто об том говорит?! Ну, под жилеткою блузка была? Рубаха?
– Вроде нет, – пожал плечами Фридунский. – Понимаете, жилет был застегнут, как блузка, на все пуговицы… Ой!
«Ой» относилось к странному поведению Киры, которая вдруг начала заваливаться на бок, закрыв при этом глаза и слабо шаря в воздухе руками, как бы ища, за что ухватиться.
Этим опорным пунктом оказался Мыкола, который успел подхватить ее буквально в полуметре от пола и так тряхнул, что запрокинувшаяся голова замоталась из стороны в сторону.
– Будя психовать! – велел он грозно.
– Как вы можете! – возмутился Фридунский, выволакивая из-под себя табурет и подтаскивая его к Кире. – Это вам не Чечня какая-нибудь! Садитесь, девушка. А вы лучше водички ей дайте.