Нахмурясь, Джексон выхватывает у меня голограф и вводит какую-то команду. На экране появляется перекресток. Если выйдем через черный ход, попадем в небольшой дворик, за которым находится еще один жилой комплекс. Это план четырех улиц, которые образуют этот перекресток.
Пытаясь сориентироваться, я пялюсь на экран; на нем мигает множество символов, обозначающих капсулы — причем только те, о которых знает Плутарх. Голограф ничего не сообщил ни о мимах, ни о черном гейзере, ни о сетке из колючей проволоки. Кроме того, здесь могут быть миротворцы, с которыми нужно разбираться, — ведь они теперь знают, где мы. Я прикусываю губу и понимаю, что все взоры направлены на меня.
— Надевайте маски. Возвращаемся тем же путем, каким пришли.
Тут же начинаются возражения. Я повышаю голос.
— Если волна действительно оказалась мощной, то, наверное, она активировала другие капсулы на нашем маршруте;
Все задумываются. Поллукс начинает быстро жестикулировать.
— Возможно, волна вывела из строя и камеры тоже, — переводит Кастор. — Залепила объективы.
Поставив ногу на стол, Гейл смотрит на прилипшее к сапогу черное вещество, затем соскребает его кухонным ножом.
— Оно не едкое. Наверное, оно должно было отравить нас или вызвать удушье.
— Это наш шанс, — говорит Лиг Первая.
Все достают маски. Финник надевает одну из них на Пита. Крессида и Лиг Первая берут под руки Мессаллу, который едва держится на ногах.
Я жду, когда кто-нибудь пойдет вперед, потом вспоминаю, что теперь это моя работа, и распахиваю дверь кухни — противник не обнаружен.
На полу в коридоре слой черного вещества толщиной в полдюйма — оно натекло из гостиной. Я осторожно тыкаю носком сапога и обнаруживаю, что оно похоже на гель. Поднимаю ногу: вещество немного растягивается, затем возвращается в исходное положение. Я делаю три шага и оглядываюсь: никаких следов. Первая хорошая новость за целый день. В центре гостиной слой геля немного толще. Я открываю входную дверь, ожидая, что на меня хлынет огромная волна вещества, но гель держит форму.
Впечатление такое, будто розово-оранжевый квартал недавно покрасили блестящей черной краской. Мостовая, здания, даже крыши — все покрыто гелем. Над улицей свисает огромная капля, в очертаниях которой угадываются два силуэта — ствол оружия и рука. Митчелл. Я смотрю на него до тех пор, пока из дома не выходит вся группа.
— Если кто-нибудь хочет вернуться, сейчас самое время, — говорю я. — Ни о чем спрашивать не буду и зла держать — тоже.
Отступать, похоже, никто не хочет; я понимаю, что времени у нас мало, и поэтому сразу беру курс на Капитолий. Слой геля здесь толще, дюймов четыре-шесть, и при каждом шаге он чавкает. Однако следов на нем все же не остается.
Волна была такой мощной, что накрыла несколько кварталов. И хотя я иду осторожно, мне кажется, что я не ошиблась насчет других капсул. Один квартал усыпан золотистыми телами ос-убийц. Видимо, они вылетели из ловушки и сразу же погибли от ядовитого газа. Чуть дальше обрушился целый жилой дом, и теперь его обломки лежат под слоем черного геля. Рядом с перекрестком я жестом приказывают всем остановиться, перебегаю на другую сторону улицы и всматриваюсь. Однако никакие повстанцы не могли бы обезвредить капсулы так же эффективно, как это сделала волна.
На пятом перекрестке я чувствую, что здесь полна ослабела: слой геля стал меньше дюйма, и уже видны голубые крыши соседнего квартала. Солнце село, и поэтому нам нужно немедленно найти укрытие и разработать план действий. Я набираю дом в центре квартала. Хоумс вскрывает замок. Я приказываю всем зайти внутрь, а сама еще минуту стою на улице, смотрю, как гель затягивает наши следы. Гейл осматривает окна — они, похоже, не повреждены — и снимает маску.
— Все нормально. Запах есть, но не сильный.
Дом устроен точно так же, как и первый. Окна, выходящие на улицу, покрыты черным гелем, на кухне через жалюзи пробивается свет. Дальше по коридору две спальни с ванными. Из гостиной винтовая лестница ведет в большую комнату, занимающую почти весь второй этаж. Окон наверху нет, зато горят лампы — вероятно, хозяева эвакуировались в спешке. На стене огромный телеэкран — изображения на нем нет, но он мягко светится. Мы садимся на мягкие кресла и диваны и пытаемся отдышаться.
Хоумс кладет Пита на синий диван. Пит в наручниках и все еще без сознания, однако Джексон по-прежнему держит его на мушке. Черт, что же мне с ним делать? А со съемочной группой? И, в общем, со всеми, кроме Гейла и Финника? С этими двумя охотиться на Сноу было бы гораздо проще. Впрочем, даже если мне удастся воспользоваться голографом, имею ли я право обманом вести десять человек в Капитолий? Как быть? Отправить их обратно? Или это слишком рискованно — и для них, и для меня? Надо ли было слушать Боггса? Что, если перед смертью у него помрачился рассудок? Может, признаться во всем? Но тогда командование отрядом перейдет к Джексон, и мы вернемся в лагерь — где мне придется держать ответ перед Койн.
При мысли о том, какую кашу я заварила, мозг начинает плавиться, и тут где-то вдали раздаются взрывы. Дом содрогается.
— Это далеко от нас, четыре-пять кварталов, не меньше — успокаивает нас Джексон.
— Там, где остался Боггс, — замечает Лиг Первая.
Телевизор никто не трогал, однако внезапно он оживает и принимается пронзительно пищать. Мы вскакиваем.
— Все нормально! — кричит Крессида. — Это просто сообщение, которое передается в чрезвычайных ситуациях. Все телевизоры Капитолия транслируют его автоматически.
На экране появляемся мы — сразу после того, как Боггс подорвался на мине. Голос за кадром комментирует наши действия — то, как мы пытаемся перегруппироваться, как реагируем на появление черного геля, как теряем контроль над ситуацией. Передача продолжается до тех пор, пока волна не заливает камеры. Последнее, что мы видим, — Гейл, стреляющий по тросам, которые удерживают сетку с Митчеллом.
Репортер называет нас по именам — Гейла, Финника, Боггса, Пита, Крессиду и меня.
— Мы не видим съемок с воздуха. Наверное, Боггс был прав насчет планолетов, — говорит Кастор.
Я этого даже не заметила, а вот он, телеоператор, сразу обратил внимание.
Далее репортаж ведется из дворика за домом, в котором мы укрылись. Миротворцы занимают позиции на крыше дома напротив нашего бывшего убежища. Начинается стрельба, слышны взрывы, и здание рушится, превращаясь в груду обломков.
Включается прямой эфир: журналистка стоит на крыше вместе с миротворцами. За ними горит дом, пожарные тушат пламя из брандспойтов. Нас объявляют убитыми.
— Наконец-то хоть немного повезло, — замечает Хоумс.
И он прав — ведь иначе нам пришлось бы уходить от преследования. Однако меня не оставляет мысль о том, какую реакцию этот ролик вызовет в Тринадцатом. Мама, Прим, Хейзел с ребятами, Энни, Хеймитч и многие другие решат, что мы умерли.