Смилодон | Страница: 15

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

– Чертовы канальи! – Кавалер вытащил кружевной платок, вытер им клинок, понюхал и швырнул себе под ноги. – Сволочи! Распросукины дети!

С лязгом определил шпагу в ножны, высморкался и, повернувшись к Бурову, что-то сказал. На французском, но приветливо. На его надменном лице появилось что-то вроде улыбки.

– Не угодно ли вам, сударь, перейти на русский? – Буров вежливо кивнул и с достоинством расправил плечи, всем своим видом показывая, что с кавалером они в равных весовых градациях. – Я полагаю, случай свел меня с земляком. Сие весьма приятно, весьма.

Ишь как заговорил-то, витиевато, вычурно! Ничего не поделаешь, сработали механизмы приспособления. Не будешь же спрашивать у человека в жабо, размахивающего шпагой в бриллиантах: “Вы давно здесь в командировке, товарищ?”

– А мне, сударь, вдвойне. Потому как не будь вас… – Кавалер оценил интонацию, тон, манеры и непринужденность собеседника, снова улыбнулся и сделал небрежный, чисто символический поклон. – Разрешите представиться: граф Алексей Орлов. – Веско помолчал, подчеркивая сказанное, выпятил грудь и стер с лица улыбку. – Чесменский.

Ну, раз Чесменский, понятно, почему лается, как боцманмат <В 1770 году русские корабли разгромили турецкую эскадру в Чесменской бухте.>.

– Весьма приятно, граф, весьма. – Буров кивнул, по-кавалергардски щелкнул каблуками и тоже выпятил грудь колесом, как петух: – Князь Буров. – Помолчал в свою очередь, усиливая сказанное, кашлянул, брякнул лопатой. – Задунайский.

А что, звучит не хуже всяких там Чесменских-Таврических <Титул фаворита Екатерины II князя Потемкина.>. Знаем, через какое место они выбились из грязи в князи…

– Князь Буров? – Граф Орлов как-то поскучнел, спеси в его голосе поубавилось. – Задунайский?

– Именно так, граф, – с достоинством подтвердил Буров и лопатой ткнул куда-то вверх, в полог чернильного неба. – Наш род очень древний. Мои предки сидели у Ивана Калиты выше Хованских, Мстиславских и Заозерских. Рюриковичи у них в холопах ходили…

Насчет того, где сиживали предки Орловых, Буров спрашивать не стал, не позволило врожденное чувство такта. Просто крепко пожал протянутую руку и согласно кивнул – да, пожалуй, они заговорились, нужно уходить. Само собой, лучше вместе. С добрым попутчиком дорога короче, тем более по ночному Парижу.

– Сударыня, все кончено, – Орлов стремительно подошел к карете, глянул внутрь, беззлобно выругался. – Лаура, черт побери, ну где вы там? Надо уходить.

В голосе его слышались обеспокоенность, жажда действия и неоспоримое превосходство.

– Я здесь, ваше сиятельство. – Из-за кареты вышла женщина, в руках она держала абордажные пистолеты. – Прошу вас, граф, они перезаряжены.

Ее зеленая накидка с капюшоном казалась черной в лунном свете и делала фигуру бесформенной, неузнаваемой.

– Рекомендую, князь, мой секретарь Лаура Ватто, – Орлов двусмысленно ухмыльнулся, принял пистолеты и дулом одного из них указал на Бурова. – А это, мадемуазель Лаура, князь Задунайский. Если бы не он…

– Нынче же полная луна, граф, все было на моих глазах, – заметила Лаура, повернулась к Бурову и сняла капюшон. – Вы, князь, дрались аки скимен. Аки Геркулес. – Не закончив мысль, она придвинулась к Орлову и сделала книксен. – Я уж не говорю о вас, граф. Ваша храбрость – это притча во языцех во всех салонах. Кстати, вы не ранены?

Несмотря на французскую фамилию, русским она владела в совершенстве. А вкрадчивыми манерами и рыжиною волос очень напоминала лисицу.

– Да, черт, забыл, – Орлов извлек из кармана флакончик, вытащил притертую пробку, отхлебнул, крякнул и без церемоний протянул Бурову. – Глотните, князь. Это бальзам от всех ядов. Наш лекарь, Ерофеич <Гениальный русский травник, лекарь и знахарь. Настоящее его имя Василий, отчество, надо полагать, Ерофеич. Фамилию его неблагодарные потомки не сохранили.>, варил. А то ведь с этих сукиных детей станется. Чирканут шпагой – и готово. Ну что, вперед, вперед, господа, отсюда уже недалеко. А, черт его побери, еле теплится.

Он снял с кареты восьмигранный фонарь, выругался, с преувеличенной галантностью подставил Лауре локоть.

– Прошу.

“Значит, говоришь, Ерофеич варил? – Уже на ходу Буров глотнул, кашлянул, сморщился, глянул на отбрасывающую двойную тень – от фонаря и от луны – парочку. – Интересно, что это за урки такие, с отравленными шпагами и в карнавальных масках? Да, весело у них тут…”

Париж спал. Правда, беспокойно – где-то раздавались крики, из дворов доносились сомнительные шорохи, город напоминал каменные джунгли, где все и жило по единому закону – сильные пожирали слабых. Но Буров и Орлов сами были хищниками. Они уверенно шагали по пустынным улицам, один – не отнимая руки от эфеса шпаги, другой – не выпуская из пальцев окровавленную лопату. Вокруг угадывались чьи-то тени, доносились перешептывания и бряцанье металла, но этих двух мужчин и их женщину никто и не подумал трогать. Себе дороже – не та порода.

Скоро они вышли на набережную Сены. Луна отражалась в ее сонных водах.

– Скажите, князь, – Чесменский вдруг замедлил шаг, как, бы в озарении воззрился на Бурова. – Ведь вы видели лицо того ряженого в маске? Запомнили его?

– Да, довольно колоритная рожа, – Буров, сбавив ход, пожал плечами и, уже понимая, к чему клонит граф, усмехнулся. – Никак хотите парсуну написать?

Не стал распространяться, что лет эдак через двести с гаком это будет называться “составить фоторобот”.

– И всецело полагаюсь на вашу помощь, князь.

Граф в восторге от своей сообразительности кивнул и обратил свой взор на мадемуазель Ватто, державшуюся чинно и молчком.

– Завтра же, милочка, заготовьте депешу графу Шереметеву. Пусть пришлет этого своего… крепостного… рисовальщика… как его?

– Аргунова? У него еще все фигуры построены по законам греческого ордера… – Лаура тонко улыбнулась, блеснув в лунном свете зубами и интеллектом.

– Вот-вот, его самого. И побыстрее. Дело, черт побери, государственной важности, – веско произнес граф, стукнул перстнями об эфес шпаги и направился к мосту, а Бурову стало ясно, что он влип в очередное дерьмо. Государственной важности. По сравнению с которым инцидент на кладбище – это так, тьфу, детские игрушки. Всего-то вульгарная мокруха.

Однако делать было нечего, он вздохнул, положил лопату на плечо и зашагал следом за их сиятельством. Путь лежал через мост на другой берег Сены, в квартал богатых, утопающих в зелени домов.

Шли недолго.

– Эй, кто-нибудь там! – Граф остановился у решетчатых, вычурного литья ворот, с силой пнул чугунную, гулко отозвавшуюся створку. – Открывайте, болваны, живо у меня!

Не обращая внимания на даму, он виртуозно выругался, снова приложился сапогом, выдал с потрясающей энергией еще одну матерную тираду. Чувствовалось по всему, что ждать он не привык. А из будки у ворот уже вылетел слуга – усатый, при сабле, и на слугу-то не похожий, заскрежетал засовами, засуетился, вытянулся во фрунт.