— Кстати, о лягушках, — сказала судья Штраус. — К сожалению, вынуждена сообщить, что другую сторону пруда мне совсем не видно. Эти Глазные Подкрепители Видения прекрасно действуют при дневном свете, но после заката смотреть через солнечные очки — это как высматривать ворона, одиноко парящего в беспросветной ночи, а его-то мы и ищем.

— Мы ждём ворон, а не воронов, но в остальном судья Штраус совершенно права, — печально заметил Джером. — Мы не можем с уверенностью утверждать ни что вороны прибыли, ни что их задержали в пути.

— Мы даже не видим, не попалась ли в ловушку одна-единственная ворона и не упала ли сахарница в трубу, — сказала судья Штраус.

— В трубу? — переспросил Дьюи.

— Да-да, — кивнула судья Штраус. — Вы нам сказали, если враги застрелят ворон, они упадут на липучку для птиц.

— А если вороны упадут на липучку для птиц, — подхватил Джером, — то сахарница упадёт в прачечную, правда?

Дьюи с хитрым видом поглядел на пар, валивший из трубы, а затем на поверхность пруда.

— Создастся такая видимость, — сказал он. — Но если наши враги захватят сахарницу, это будет так же неприятно, как то, что они захватили медузообразный мицелий.

— Так значит, вы уже знаете, что негодяи задумали перестрелять ворон и захватить сахарницу?! — поразилась Вайолет.

— Да, — сказал Дьюи. — судья Штраус узнала, что в солярий на крыше доставили гарпунное ружье. Джером заметил, как из окна сауны в номере 613 вывесили липучку для птиц. А я дал Солнышку замок и велел закрыть прачечную в номере 025.

— Неужели вам известно обо всех негодяях, которые шныряют по отелю? — не меньше сестры поразился Клаус.

— Да-да, — сказала судья Штраус. — Мы обследовали всю деревянную мебель и взяли на учёт все круги, которые оставили своими стаканами люди, преступно пренебрегающие подставками. Негодяев в отеле, несомненно, очень много.

— Мицелий? — спросила Солнышко, поразившись лишь ненамного меньше, чем её брат и сестра.

— Да, — сказал Джером. — Нам стало известно, что Олаф получил в своё распоряжение несколько спор, которые были герметично закрыты в водолазном шлеме.

Бодлеры посмотрели на записную книжку в руках Клауса, а затем снова подняли глаза на библиотекаря.

— Мне кажется, наши сведения вряд ли окажутся такими уж ценными, — сказала Вайолет. — Ведь все тайны, с которыми мы столкнулись в отеле, уже разгаданы.

— Не важно, Бодлеры, — сказал Джером. — Олаф не отважится распространить медузообразный мицелий, если не заполучит сахарницу, а её он никогда не найдёт.

— Какие слова откроют Глагольно Перекрытый Вход, знаю только я, — сказал Дьюи, подталкивая детей обратно ко входу в отель. — На всем земном шаре нет ни одного негодяя, который был бы настолько начитан, чтобы отгадать их до четверга. А к этому времени все волонтёры представят суду свои исследования деятельности Графа Олафа и его сообщников, и его злодействам будет положен конец.

— Джером Скволор будет важным свидетелем, — сказала судья Штраус. — Его всеобщая история несправедливости поможет Верховному Суду вынести приговор.

— Суд? — спросила Вайолет.

— Свидетель? — спросил Клаус.

— Приговор? — сказала Солнышко.

Трое взрослых улыбнулись сначала друг другу, а затем Бодлерам.

— Об этом мы и хотели вам рассказать, — мягко сказал Дьюи. — Г. П. В. удалось составить и исследовать полный каталог преступлений Олафа. В четверг судья Штраус и другие члены Верховного Суда выслушают всех волонтёров до единого. Граф Олаф, Эсме Скволор и все прочие негодяи, собравшиеся в отеле, будут наконец отданы в руки правосудия.

— Вам больше никогда не придётся прятаться от Олафа и бояться, как бы кто-нибудь не украл ваше состояние, — сказал Джером.

— Нужно дождаться завтрашнего дня, Бодлеры, и нашим бедам конец, — сказала судья Штраус.

— Как говорит моя коллега, добро, потерпевшее временное поражение, сильнее победоносного зла, — сказал Дьюи.

«Не так!»

Бой часов возвестил, что уже час ночи, и Дьюи безмолвно взял за руку Вайолет, судья Штраус взяла за руку Клауса, а Джером Скволор нагнулся и взял за руку Солнышко, и трое взрослых повели троих сирот по ступеням, ведущим в отель, и прошли мимо такси, которое по-прежнему стояло на месте, урча двигателем, а за стеклом еле угадывалась фигура водителя. Взрослые улыбались детям, и дети улыбались им в ответ, но ведь Бодлеры не вчера родились — а здесь этот оборот означает «Были уже не настолько юны и неопытны, чтобы безоговорочно верить всему, что говорят некоторые люди». Если бы Бодлеры действительно родились вчера, они были бы достаточно неопытны, чтобы поверить, будто все их горести и вправду вот-вот закончатся, а Граф Олаф и его мерзкие приспешники предстанут перед Верховным Судом и будут приговорены к заслуженному наказанию за все свои неблагородные дела, сами же дети проведут остаток дней, вместе с Дьюи Денуманом работая над колоссальным подводным каталогом, и ради всего этого надо просто дожить до завтра. Но Бодлеры родились не вчера. Вайолет родилась за пятнадцать с лишним лет до этой среды, а Клаус — примерно два года спустя, и даже Солнышко, которая едва вышла из младенческого возраста, родилась не вчера. И вы тоже — если, конечно, я не впал в преступное заблуждение, а тогда добро пожаловать в мир, малютка, и поздравляю с тем, что вы столь рано обучились грамоте. Но если вы родились не вчера и читали все книги о жизни бодлеровских сирот, то вряд ли удивитесь, что счастью Бодлеров практически сразу был положен конец, поскольку в тот миг, когда детей провели сквозь облако пара, валившего из трубы, ко входу в отель «Развязка», а единственное «Не так!» растаяло в ночи, — в этот самый миг прибыл самый нежданный гость на свете. Этот гость стоял посреди вестибюля, театрально изогнув высокую тонкую фигуру, словно ждал восторженных аплодисментов публики, и вы не удивитесь, когда узнаете, какая татуировка была у него на щиколотке и что даже в сумраке вестибюля дети увидели эту татуировку сквозь дыру на носке. Вероятно, вы родились не вчера и вас не удивит, когда окажется, что знаменитый негодяй снова — в предпоследний раз — вошёл в жизнь Бодлеров, и Бодлеры тоже родились не вчера и поэтому не удивились. Они родились не вчера, но когда Граф Олаф повернулся к ним и посмотрел на них своими сверкающими глазами, бодлеровские сироты пожалели, что вообще родились на свет.

Глава девятая

— Ха! — закричал Граф Олаф, указывая на бодлеровских сирот костлявым пальцем, но дети были рады, обнаружив в бочке дёгтя ложку мёда.