Тишина тянулась нестерпимо долго… И вдруг Рита веско произнесла:
– Вы дадите мне пятьдесят тысяч баксов. Не двадцать, а пятьдесят! По десятке за каждый год, на который ты меня намерена запихать в тюрягу. Завтра привезешь заверенную нотариусом расписку на имя моей матери: мол, взяла у нее деньги в долг. Это первое. И второе: чтоб Дебрский не пытался подавать на развод и на лишение меня родительских прав! И не вздумайте наврать Лапке, мол, твоя бедная мамочка умерла, боженька ее забрал к себе. Я уехала, уехала, понятно? Но вернусь! И если услышу, что вы хоть одно из этих условий нарушили, – можешь не сомневаться, что мигом язык развяжу. Поняла, курва? Трахайся с ним сколько влезет, пока меня нет, но я выйду – и еще посмотрим, с кем он захочет жить. Я ведь буду богатая женщина, глядишь, опять ко мне вернется. Он ведь по жизни кошек терпеть не мог, так что, думаю, и с тобой это у него ненадолго!
Но уж в этом Ритка ошиблась, Инна была уверена, что ошиблась! Но последнее время все чаще думала: может быть, ошиблась вовсе не Рита, а она сама?
Телефон зазвонил снова, и ее словно током прошило.
Господи, хоть бы позвонил Антон! От него ни звука со вчерашнего вечера, с тех пор, когда они так бурно расстались на Звездинке. Инна потеряла над собой контроль, это было понятно, однако сейчас она проклинала себя за то, что сорвалась. Нашла время! Сейчас, когда вся жизнь вдруг натянулась, словно струна, и вызванивает тоскливую, но в то же время такую угрожающую мелодию, надо держаться настороже, чтобы самой не сорваться и не завыть в лад, будто обезумевшая от страха черная кошка…
– Алло!
Опять далекий вздох, опять на том конце провода положена трубка, опять слышны только короткие, издевательские гудки.
И вдруг что-то задребезжало по стеклу, словно дерево, расшатанное ветром, царапнуло веткой окно. Но поблизости от ее окон нет никаких деревьев, это не ветка. Кто-то бросил в стекло горсть песка.
Антон разыскал ее? Жека и Кисель объявились?
Инна прилипла к окну, но со свету ничего не видела. Щелкнула выключателем и выскочила на лоджию.
Под окнами никого.
Она вглядывалась в темноту до тех пор, пока глаза не начали слезиться от напряжения.
Никого.
Вдруг вдали зазвучали легкие, торопливые шаги. Инна всмотрелась – и, больно ударившись локтем о косяк, отпрянула, влетела в комнату, захлопнула за собой дверь, дрожащими пальцами задвинула шпингалеты, выскочила в коридор. И наконец-то замерла, прижав кулаки ко рту, чтобы заглушить истерический крик, рвущийся изнутри.
Успокойся. Успокойся! Тебе почудилось. Этого не может быть!
Какая-то незнакомая женщина быстро прошла под фонарем, мелькнула – и пропала в ночи. Ну почему ты решила, что это была Нина?!
Телефонный звонок отбросил ее к стене. Инна уткнулась в свой плащ, висящий на плечиках, цепляясь за реальность, которая воплощалась в запахе ее духов и дорогой итальянской кожи, в мягком прикосновении шелковой подкладки.
Чепуха. Ее больше нет. Там была какая-то другая женщина, а сейчас звонит живой человек – хотя бы потому, что на том свете, даже в раю, куда, разумеется, угодила праведница Ниночка, нет телефонов-автоматов. Нету их там!
– Алло?!
– Инна?
Надменный мужской голос, который она слышала не часто, однако не спутает ни с одним другим в мире.
– Константин Сергеевич? Вы-ы?! Здравствуйте, как я ра…
К счастью, от последней глупости удалось удержаться. «Как я рада вас слышать!» Хороша бы она была, если бы брякнула такое!
– Узнала? Добрый вечер. – Нет, голос у него не надменный, а просто совершенно безжизненный. Еще бы…
– Константин Сергеевич, как вы себя чувствуете? Как сердце?
– Сердце? Стучит, а что ему еще делать?
– Да, я понимаю… А как Лапка?
– Нормально.
И без того сухой, как бумага, голос стал еще суше:
– Инна, давай избавим друг друга от ненужных любезностей. Я, конечно, глубоко потрясен, что ты ничего не сказала мне, когда звонила в прошлый раз, и об этом кошмаре я узнал от чужих людей…
– Вы узнали про Нину? Гос-по-ди… Константин Сергеевич, извините, я не смогла… у меня не хватило мужества, простите меня…
– Ладно, перестань. Что толку плакать!
Плакать? С чего бы это? Ах да! По бедной Ниночке.
Инна зло дернула углом рта. Не хватало еще! Достаточно того, что Инна больше года терпела ее пребывание в одной постели с Антоном. Это она, она была истинной женой Антона, а Нинка – только временной любовницей, Ритуля же вообще отошла в область преданий. Но хоть Инна была уверена, что Антон не станет шибко усердствовать в исполнении супружеских обязанностей, все равно: стоило представить, как неумелые Нинкины ручонки тянутся к тому, что всегда принадлежало только ей, одной ей… Ну почему, ну почему судьба распорядилась так погано, что именно без этой простодыры Нинки они никак не могли обойтись?!
– А кто вам сообщил, Константин Сергеевич? Наверное, Антон?
– Нет, Антон по-прежнему не удостоил меня ни единым звонком.
– Не сердитесь на него. Вы просто не представляете, в каком он состоянии. Ведь он после сотрясения мозга практически ничего не помнит, даже… – Она опять вовремя прикусила язычок, ухитрилась не брякнуть: «Даже меня не помнит!» – Даже Лапку, даже Нину толком не помнит. Гибель жены воспринимает как-то отстраненно, по-моему, он еще не был в морге, я ведь сама опознавала… ну, в общем, мне пришлось…
– Да. Я знаю. Мне сказали.
– Кто?
– Милиция, кто еще? И патологоанатом, с которым я сегодня беседовал в морге.
– Вы там были?!
– А что прикажешь делать? – резко спросил Бармин. – Скоро девять дней отводить надо, а Ниночка еще и не похоронена. Это же… я просто не знаю, что такое! Даже в том состоянии, в каком находится Антон, он мог бы позаботиться о погребении жены, хотя бы формально проявить человечность! Ладно, бог ему судья. Я все это беру на себя. Похороны послезавтра, я тебе официально объявляю. Надеюсь, ты почтишь нас своим присутствием? Нине это было бы приятно.
Инна благоразумно оставила свое особое мнение при себе.
– Конечно. Конечно! Боже мой, что вы обо мне думаете, Константин Сергеевич…