Ну, это меняет дело! Наследство сразу приобретает особую ценность!
Отшвырнув альбомы, Дебрский подошел к потемневшему окну. Уже поздно, совсем поздно. Не лечь ли спать, уповая на старинную и опять-таки незабытую премудрость: утро вечера мудренее?
Да нет же! Он же не заснет, раздираемый этими дурацкими сомнениями!
Стоп. А что, если ключ наконец найден? И заключен сей ключ вот в этих двух словах: «дурацкие сомнения»…
Почему бы не предположить, что сомнения его и впрямь дурацкие, что он в самом деле важное лицо в дилерской фирме «Вестерн», Антон Антонович Дебрский, попавший вместе со своей женой в жуткую катастрофу – совершенно случайно попавший! И нет никакого заговора. И никто его не ненавидит. И Сибирцев вместе со своей разбойничьей фамилией может продолжать спокойно работать на «Скорой», а Камикадзе – никакой не камикадзе, а просто-напросто лихач-неудачник. А Инна…
Он словно бы увидел ее побледневшее лицо, сузившиеся глаза, услышал ее напряженный голос: «Почему мне кажется, что ты притворяешься? Если ты ехал за Ниной – за ней, – то каким же образом она оказалась в твоей машине? Я бы поняла, если бы ты мчался уже из Карабасихи, но ты ведь ехал из Нижнего! Каким образом?»
Да, вопросы есть. Есть вопросы! И такое впечатление, что ему никто на них не ответит, кроме него самого. Но как?!
И тут он понял – как. Немалую роль сыграла в этом его решении милая и дорогая «Ловушка для Золушки». Потерявшая память Ми пыталась понять, кто она, разыскивая прежних своих знакомых, не связанных с интригой Жанны. Вот так же поступит и он. Сейчас опять прочешет всю квартиру в поисках каких-нибудь телефонов и адресов, а наутро – к сожалению, придется дотерпеть до утра, потому что сейчас уже слишком поздно, – обзвонит все телефоны и объедет все адреса. Не может быть, чтобы не нашлось ни одного человека, который не подсказал бы пути к разгадке!
И в это мгновение зазвонил телефон.
От неожиданности Дебрского шатнуло. Брать трубку или не брать? Что может означать столь поздний звонок? Опасность? Или наоборот – разгадку тайны? А вдруг это звонит кто-то из «заговорщиков»?
От звона заболела голова, и он все-таки поднял трубку:
– Алло?
– Дебрский? – сердито спросил мужской голос – увы, совершенно незнакомый. – Это вы, Антон Антонович?
– Ну, предположим, – ответил он, чувствуя себя довольно глупо.
– Хренова мать, Дебрский! – с чувством произнес незнакомец. – Это Алик Валдис звонит. Куда вы запропастились? Решили меня продинамить? Вы фотографии будете забирать или нет?
– Ка… – начал было Дебрский, но осекся. Он хотел спросить: «Какие фотографии?», однако вовремя сообразил, что делать этого ни в коем случае не следует.
Судьба решила пойти ему навстречу. Она посылает ему одного из тех, кто знал настоящего Дебрского. Нельзя упустить такого шанса!
– Как же, как же, собираюсь, – быстро ответил он.
– Отлично! – Голос в трубке заметно повеселел. – А когда?
– Если можно, немедленно.
* * *
Ветер шумел и шумел… Нина прислонилась лбом к стеклу, ощущая мимолетное облегчение от его прохлады и вспоминая, как ревел этот ветер недавно над Горьковским морем, как проламывался сквозь придорожный лес, словно вокруг стояли не вполне цивилизованные окрестности трех райцентров, а дичь и глушь почти первобытная – необитаемая, темная, унылая. И хотя сейчас она находилась в теплой, освещенной комнате, хотя была уже не одна, это ощущение всепоглощающего уныния никуда не делось, а словно бы усугубилось, назвавшись тяжелым словом «тоска»…
– И что ты сделала потом? – спросил Константин Сергеевич.
Нина не обернулась. Ей было легче стоять вот так, не глядя на деда, общаясь только с его размытым отражением в темном окне. Ей было стыдно того, что она «сделала потом».
– Ну, я… – Нина попыталась усмехнуться. – Я ринулась в подъезд и позвонила в Инкину дверь. То есть повела себя довольно пошло и, не побоюсь этого слова, вульгарно.
– М-да, – протянул дед. – И я не побоюсь этого слова.
– Уж не знаю, что было бы дальше, но они оказались настолько любезны, что не дали мне совершить последнюю глупость и устроить сцену. В смысле, не открыли дверь.
– Как так?
– Молча. Нет, натурально – молчали как рыбы. И когда я снова вышла во двор, окна были уже темные. Затаились.
– Жуть! – слегка усмехнулся дед. – Поглядишь – картина, а разглядишь – скотина! Только… слушай, Нин, вспомни свое тогдашнее состояние и скажи: ты абсолютно уверена, что видела именно Антона?
Дед говорил осторожно, как бы опасаясь ее обидеть, но Нина не обиделась. Именно этот вопрос она и сама задавала себе все два часа, прошедшие с того мгновения, как вспыхнувшая сигарета осветила знакомый профиль на знакомой лоджии.
«Он или не он?» – думала Нина, когда билась в эту молчаливую дверь, и когда бежала через жутковатый, но в этот час совершенно пустой, без единого маньяка, подземный переход на вокзальную площадь, и когда бродила меж машин, ища придурка, который в полночь повез бы ее за сто километров, в какую-то там безумную Карабасиху… Но ведь ей в самом деле больше некуда было податься в Нижнем. Разве только в милицию! Или уж в гостиницу. А нужно, смертельно нужно было оказаться сейчас около родной, теплой души, чтоб не придумывать всякие отговорки, а открыться, исповедаться, получить совет или хотя бы искреннее сочувствие: ведь ее только что предали двое самых близких людей.
Ну а для всего остального мира ее страстное желание немедленно, среди ночи, попасть в Карабасиху казалось какой-то дичью. Особенно для таксистов. Ей так и говорили: «Да где же вы, девушка, такого придурка найдете?!»
Что характерно, нашла! Даже двоих – в том смысле, что это оказалась семейная пара из Чкаловска. Жена вернулась из Москвы не то красноярским, не то пермским ночным поездом, а муж встречал ее, совершенно спокойно воспринимая перспективу еще часа полтора гнать по ночной дороге до родимого дома. Пара очень обрадовалась возможности положить в свой карман триста рублей – Нина выложила бы и втрое больше, да эти добрые люди, видно, постеснялись непомерно запросить с женщины с ребенком на руках, к тому же за попутную дорогу. Вообще, успела подумать с мимолетной усмешкой Нина, ей везло в жизни с попутным транспортом, чего не скажешь, к примеру, о любви…
О ней, об этой любви, она тоже думала, уставившись в темное стекло, за которым свистела ночная трасса. Вернее, о полном отсутствии этого чувства в их с Антоном отношениях.