От удара разорвались бензобаки обеих машин, и их мгновенно объяло пламенем. Николай выскочил из «Фольксвагена» и кинулся к пожару, но пригнулся, прикрывая лицо рукавом. В ушах гудело, звенело, выло…
– Сюда! – крикнул Витек, и Николай увидел, что он склонился над человеком, лежавшим посреди дороги. Водителя одной из машин выбросило при ударе. Рыжеватая голова его была окровавлена.
Николай прижал пальцы к шее водителя, пытаясь отыскать пульс, и тут человек шевельнулся.
– Тихо лежите! – приказал Николай, вглядываясь в бледное, измазанное кровью лицо, которое почему-то показалось ему знакомым.
Мгновение человек тупо, незряче смотрел на него пустыми светлыми глазами, и вдруг вскочил, оттолкнул так, что Николай свалился на мостовую, и кинулся в огонь, откуда неслись дикие крики.
В машине заживо сгорал человек!
Николай взметнулся на ноги и, прикрываясь локтем, побежал к пожару. Витек топтался рядом, тряся огнетушителем, который изрыгал жалкие клочья пены; от «Скорой» бежала Люба с другим баллоном, и еще какие-то люди оказались тут – наверное, выскакивали из подоспевших машин. Но Николай толком не видел их – видел лишь этого парня в дымящейся куртке, который как безумный лез в огонь, а из горящей машины к нему тянулись тонкие руки.
Мелькнуло искаженное смертной мукой женское лицо с пламенем вместо волос. Николай со странной, какой-то потусторонней отчетливостью разглядел руки мужчины, прикипевшие к плечам женщины, огонь, рвущийся между его пальцев. Николай рванулся вперед – помочь, но получил от парня такой пинок, что опять не удержался на ногах и рухнул навзничь. Набежал Витек и начал заливать его пеной… Это было похоже на бред!
Смахнув едкие клочья с глаз, Николай увидел, как женщина медленно заваливается назад, в самое пламя, а мужчина, на котором куртка уже огнем горела, падает на дорогу. Перевернувшись, Николай успел подхватить его и, слабо елозя коленями по дороге, начал отползать, волоча за собой бесчувственное, невыносимо тяжелое тело. Витек приплясывал рядом, огнетушитель теперь работал бесперебойно… Чьи-то руки помогли Николаю встать, его зачем-то колотили по плечам, а он слабо отмахивался, донельзя злой, что ему кто-то так не вовремя выражает дружеские чувства… До него не доходило, что люди просто пытаются сбить оставшееся пламя: его японская куртка никак не хотела погаснуть.
Два незнакомых мужика подняли обгорелое тело того парня – его рыжеволосая голова была совершенно черной – и потащили к «Скорой». Люба пыталась открыть заднюю дверцу. Рядом оказался невесть откуда взявшийся милиционер, помог ей, потом помог втащить обгорелого человека в салон и положить на полу. С носилок огромными, перепуганными глазами смотрела Валюшка…
– Тихо, тихо. Ничего страшного, – пробормотал Николай, пытаясь улыбнуться, но, видно, это плохо получилось, потому что Валюшка скривилась и тихонько заплакала, закрыв лицо левой, не сломанной рукой.
– Как она? – спросил Николай, уворачиваясь от Любы, которая обтирала ему щеки какой-то шипящей гадостью, и сам тихо зашипел от едкой боли. И тут же забыл обо всем, снова кинулся к огню, бестолково крича:
– А джип? А где водитель джипа?
Пламя жирно чадило, стреляло, люди, столпившиеся на дороге, отходили подальше, на обочину.
– Ему, наверное, баранкой грудь продавило, сразу умер, думаю, потому что он там даже не дернулся, не крикнул ни разу. Это она все время кричала…
Николай повернулся и какое-то мгновение, не узнавая, смотрел в черно-белое лицо Витька – так это он, оказывается… Надо же, и голос какой-то другой у него стал.
– Коля, Коля! – подбежала заплаканная Люба. – Давай я тебе руки перевяжу. И тебе, Витенька, а то как же ты машину поведешь?
Николай и Витек разом поглядели на свои руки. Первое ощущение было, что им кто-то напялил черные перчатки. Потом пришла боль.
– Ладно, – кривясь, сказал Николай. – Возвращаемся в Чкаловск? Как там наш пациент?
– Без сознания, но могло быть хуже, – сдавленно сказала Люба.
Стоявший рядом милиционер сосредоточенно ворошил обугленные клочья – все, что осталось от куртки того рыжеволосого парня. Потом всмотрелся в бумажный обгорелый обрывок:
– Да он из Нижнего. Вот печать на правах видна. Ну да, оттуда и ехал. Вот, возьмите. Это тоже его, – он сунул Николаю что-то вроде медальона на порванной цепочке – сплошь черное, как уголь.
– Может, не будем возвращаться? – спросил Витек. – Посмотри, как он там? Выдержит дорогу? В Нижнем-то всяко лучше.
– Наверное, в этом есть смысл, – кивнул милиционер. – Если хотите, я сейчас просигналю по всем постам, чтоб вам дали зеленую улицу.
– Погодите, я сначала на него посмотрю, – Николай пошел к «Скорой», взобрался неловко, сел рядом с носилками.
Валюшка смотрела на него испуганно, но уже не плакала.
– Люба, давай пощупай его хорошенько на предмет переломов, а то у меня руки все равно ничего не соображают, – сказал Николай.
Люба захлопотала над бесчувственным телом, он изредка говорил, что делать, а сам вглядывался в это обгорелое лицо, пытаясь вспомнить, откуда знает этого парня, который так самоотверженно пытался спасти свою пассажирку. Может быть, это была его жена?
И вдруг его словно ударило в сердце воспоминанием. Этот парень… Он его знает! И знает его жену… знал.
– Ну что? – заглянул милиционер. – Возвращаетесь или едете в Нижний?
– В Нижний, – проронил Николай, не понимая, что говорит.
– Тогда я сразу сообщу о вас по дороге. Включайте сирену. Счастливо!
Он козырнул и закрыл дверцу.
Люба склонилась к Николаю:
– Коля, тебе плохо? Останешься здесь или сядешь рядом с Витей?
Он мотнул головой. Люба еще несколько мгновений всматривалась в его лицо, потом, всхлипнув, пробралась к лежащему без памяти человеку, сгорбилась над ним, осторожно перевязывая разбитую голову.
В это мгновение автомобиль тронулся, и завыла сирена. Голос ее был как жалобный женский крик. Чудилось, женщина кричала, звала, молила о помощи, а ее так и не смогли спасти. И муж не смог. И Николай, который всегда был ей чужим… навсегда и останется…
Он закрыл лицо обгорелыми руками, привалился к Валюшкиным носилкам и замер, слушая этот прощальный, посмертный, бессильный зов.